Королева голод (сборник)

Иисус улыбнулся, показав ряд искривленных желтых клыков, влез на подоконник и, расправив черные, перепончатые крылья исчез в ночи. Кароль тут же уснул…

– Кто я? Что я? Только лишь мечтатель, синь очей утративший во мгле, – хриплый голос за стеной звучал нарочито противно. – Эту жизнь прожил я только кстати, как и все другие на земле…

Иван попытался оторвать голову от подушки, но она оказалась настолько тяжелой, что приподнялась меньше чем на сантиметр.

– Бо… Борис, чтоб тебе сдохнуть! Заткнись!

– И тебя целую по привычке, – Борис Чуркин сунул в комнату свою помятую, но тщательно выбритую круглую рожу. – Потому, что многих целовал. Чего тебе, Ванюша?

– Сказал же: заткнись!

– И, как будто зажигая спички! – Чуркин специально поднял голос и последней строкой четверостишия буквально оглушил Кароля. – Говорю любовные слова! Чем тебе не нравится мое пение, милый?

Иван наконец-то собрался с силами и, в мужественном рывке, сел на кровати.

– Голова раскалывается. Есть похмелиться?

– А то, как же! – Борис исчез и спустя несколько секунд торжественно внес в комнату, наполненную до половины стограммовую рюмку. – Кто ж о тебе позаботится, как не я? Выпей, Ваня, сразу полегчает! Может огурчика малосольного сообразить?

– Какой к черту огурчик?! – Кароль одним ударом выбил рюмку из рук любовника. – Что это? Во рту только поганить. Бегом в магазин. Одна нога здесь – другая там!

– Грубо, – констатировал Борис, усаживаясь на кровать. – Ты, Ваня, невоспитан, очень груб. Настоящее животное и… Это мне нравится!

Чуркин неожиданно навалился на Кароля и, осыпая его шею жадными поцелуями, заставил лечь. Пухлая ручонка старого гомосексуалиста скользнула по промежности партнера, погладила живот, возвратилась обратно, чтобы исследовать межноговое хозяйство Ивана досконально.

– Я хочу тебя, Ваня! – задыхаясь от страсти, шептал Борис. – Если бы ты только знал, как я… тебя… хо-о-о-чу-у-у…

Возбуждение, охватившее Кароля, боролось с тяжелейшим абстинентным синдромом. Победил синдром. Иван столкнул Чуркина на пол и тот, падая, сбил стоявшие у кровати пустые бутылки.

– Потом! – крикнул Кароль, одергивая свитер. – Потом, я сказал! Сейчас настроения нет…

Растерянный и несчастный Борис поднялся.

– Скотина! Тебе бы только нажраться…

– Брось, Боря, не обижайся на меня дурака, – Иван протянул руку и нежно потрепал дружка по седому стриженому загривку. – Ты же знаешь: мне на улицу нельзя. Соседи увидят, толки пойдут. Эх, почему мы не живем в цивилизованной стране, где сексуальные меньшинства имеют равные права со всеми остальными? Что плохого в чистой и преданной мужской любви?

– Что плохого? – эхом повторил Чуркин, жалобно всхлипывая.

– Ну, так метнешься в «Гастроном»? По рюмочке выпьем, видик посмотрим. Твою любимую киношку. Ну, с теми мальчишками, что разные разности вытворяют…

– Правда? – ожил Чуркин. – Правда?!

– Конечно, – Иван порылся в кармане брюк и дал деньги на выпивку. – Давай, шалун! Спеши, пока я не остыл!

Борис быстро оделся, чмокнул Кароля в небритую щеку.

– И золотеющая осень, в березах убавляя сок, – донеслось из коридора. – За тех, кого любил и бросил, листвою плачет на песо-о-ок! Я скоро, милый!

Дверь захлопнулась.

– Достал со своим Есениным! – Иван проковылял в ванную, открыл кран и без особой охоты размазал воду по щекам. Опираясь руками на раковину, пожелтевшую от времени и отсутствия должного ухода, он долго смотрел на свое отражение. Слегка одутловатое, отмеченное множеством бурлящих внутри страстей лицо сорокадвухлетнего мужчины.

– Надо что-то делать, – Кароль прошелся по комнате заглянул под стол. – Черт, куда подевались ботинки?

Отыскать нужный предмет на жилплощади Чуркина было непросто. Увлеченный Есениным и другими небесно-цветочными темами, Борис не ставил вынос мусора во главу угла. В углах пылились груды пожелтевших газет. На подоконниках теснились пустые бутылки самых разных форм и размеров, кровать прогибалась под тяжестью старой одежды, а залежи картонных ящиков на антресолях грозили в любой момент рухнуть и погрести под слоем утиля нерадивых жильцов.

Ботинки нашлись. Они почему-то оказались наверху вешалки, там, где нормальные люди обычно кладут шляпы. Обувшись, Кароль намылил щеки, поскреб их лезвием и, надев чистую сорочку, уселся возле телевизора. Нажал кнопку пульта. Когда на экране появилось хорошо знакомое лицо ночного визитера, Ванечка в испуге подался назад и рухнул вместе с креслом на пол.

– Ты собираешься пить с ним водку?! – прошипел Иисус. – Ты успел забыть о том, что обещал мне?!

– Нет, Господи! Как ты можешь во мне сомневаться? – Кароль на четвереньках выбрался на кухню, отыскал в навесном шкафчике самый большой нож и вернулся назад. – Смотри! Я готов…

Иван осекся. Телевизор был не просто выключен. Его штепсельная вилка даже не была воткнута в розетку.

Из коридора донеслись шаги возвратившегося из «Гастронома» Бориса. Он влетел в комнату и, небрежно смахнув стола стопку потрепанных порнографических журналов для гомосексуалистов, поставил бутылку водки.

– Одну секундочку, Ваня, без меня не начинай.