– Конечно, любил. Я тоже люблю своего, хотя даже его не помню.
Кель то ли застонал, то ли рассмеялся, благодарный ей за эту ласковость – как бы она его порой ни раздражала, – но следующие Сашины слова заставили его вновь оцепенеть.
– И ты любил женщину, которая не любила никого, кроме себя.
Он не ответил. Не смог. Сашин голос стал тише, будто ее внезапно одолела дремота, но она все равно хотела закончить мысль.
– Она была очень красива. Но ей не хотелось быть только женщиной. Ей хотелось быть всем. Поэтому она превратилась в кошку с черным мехом и принялась виться у твоих ног. Ты попытался приласкать ее, но она изорвала твою одежду когтями и изранила до крови. Затем она превратилась в птицу. Ты попытался приручить ее, но она взлетела слишком высоко. Когда же ты был готов сдаться, она окликнула тебя, подманила ближе, и ты пошел за ней на берег моря. Там она бросилась в воду и обернулась чудовищем из темных глубин, акулой с сотней зубов, и ты последовал за ней по волнам, умоляя вновь стать человеком. Тогда она превратилась в прекрасную белую лошадь, а когда выбралась на сушу, убедила тебя сесть ей на спину. Она сказала, что не причинит тебе вреда, но опять преобразилась прямо под тобой и сбросила на землю.
Кель задумался, кто из его людей рискнул открыть Саше историю командира.
– Я думал, ты не видишь прошлое.
– Возможно, это не прошлое, – ответила она так тихо, что он едва разобрал.
Унижение и ярость, которые всегда наполняли его при мысли о леди Фири, тут же вернулись, обожгли горло и заставили сердце пуститься вскачь.
– Я ее больше не люблю, – пробормотал Кель.
Саша молчала так долго, что он решил, будто она уснула. Он тоже закрыл глаза, зная, что должен уйти, – и понимая, что никуда не уйдет. Он слишком много ночей провел с ней бок о бок и теперь не хотел засыпать в одиночестве.
– Я видела ее, Кель, – вдруг прошептала она. Кель судорожно вдохнул и рывком поднялся на ноги, склонившись над Сашей. Она до плеч закуталась в одеяло и подложила под щеку ладонь, огненные волосы рассыпались по подушке. Глаза женщины были закрыты, и она глубоко дышала, блуждавшая не то во снах, не то в видениях – Кель не смог бы сказать наверняка.
– Где, Саша? – спросил он. Но она не ответила.
Они покинули Инок еще до рассвета. Люди Келя вытянулись в седлах по струнке, источая фальшивую бодрость и старательно делая вид, будто всю прошлую ночь они посвятили крепкому здоровому сну. Если они хотели еще когда-нибудь насладиться свободой, подобной той, что выпала на их долю в последние два дня, им стоило быть убедительными. И все же Кель видел, как мужчины то и дело оглядываются на Инок, – никто не желал уезжать.
Между Иноком – крупнейшим городом одноименной провинции – и границей с Яндой было почти не на что смотреть и совсем нечего делать. Кель купил еще одну лошадь в конюшню, где держал своего жеребца, – славную пегую кобылу с мощным хребтом и спокойным нравом. Она обнюхала его шею и взяла угощение из рук, а когда он оседлал ее, выдержала вес капитана с покорным терпением. Значит, хрупкая женщина ее точно не обременит. Сашу срочно нужно было отсадить на отдельного коня, если Кель хотел добраться до столицы в здравом уме.
Кобыла обошлась ему в гроши – кажется, хозяин был только рад от нее избавиться, – и Кель в придачу выторговал у жены конюха два платья для верховой езды. Та принесла целых три. Кель вернулся в гостиницу, сунул их Саше и коротко велел переодеться.
Минувшей ночью ему так и не удалось толком поспать, поэтому он в кои-то веки поднялся раньше нее и загодя убрался из комнаты, чтобы избежать неловких приветствий.
– Я не смогу отплатить тебе, капитан, – сказала Саша, водя пальцами по золотистой ткани и с восхищением разглядывая пышные складки, под которыми скрывались брюки.
Она вернулась к своему прежнему тону подчиненной, и Кель охотно сделал вид, что прошлого вечера не было и он не видел ее обнаженной. Никто не вспомнил ни про лихорадочные поцелуи, ни про неловкую ночевку на полу.
– Мне не нужна плата, – отрубил Кель, и Саша покорно оставила эту тему.
Теперь она ехала обок с ним, устремив взгляд за горизонт, выпрямив спину и управляя лошадью с мастерством, которое никак не вязалось с ее историей.
Пока они трусили по грязной дороге, вскоре сузившейся до тропы, Джерик молчал, будто набрал в рот воды. Но затем тропа нырнула в ущелье, пройти которое можно было только по одному, и Кель пропустил Сашу вперед, оставшись приглядывать за отрядом.
Джерик тут же присоединился к нему в конце процессии.
– Я думал, вы найдете ей работу в Иноке, – мягко заметил он, не сводя глаз с худощавой Сашиной спины.
– Отвезу ее в Джеру, – мрачно ответил Кель. – Разве ты не этого хотел, лейтенант?
– Да, но… Я видел, как вы покидали ее покои этим утром.
– Следи за языком.
– Если вы не собираетесь оставить ее при себе, – возмущенно сказал Джерик, – нельзя ею пользоваться.
Дальнейшее заняло меньше секунды. Кель выхватил из сапога нож, и тот, прочертив в воздухе блестящую дугу, рассек щеку Джерика.
– Тебя предупреждали, лейтенант.