Королева Юга

Бывает же такое, удивленно подумала Тереса. Твои девочки – сестры моего сына или, может, станут ими, если через семь месяцев я все еще буду дышать. А мне наплевать на то, что во мне. И точно так же мне наплевать на то, что оно еще и твое, и что ты уходишь, даже не зная, и незачем, черт побери, тебе о нем знать. Она не чувствовала ни жалости, ни печали, ни боязни. Лишь такое же безразличие, как к тому, кого носила в утробе. А еще ей хотелось скорее положить конец этой сцене, как, бывает, хочется покончить с каким-либо неприятным делом. Корабль, который отчаливает, сказал Олег Языков. Ничего не оставляя позади. В конце концов, подумала она, это они привели меня сюда. В это место, к этим мыслям. Все они: Блондин, Сантьяго, дон Эпифанио Варгас, Кот Фьеррос, сам Тео. И даже Лейтенант О’Фаррелл. Тереса посмотрела на Поте Гальвеса, и он ответил взглядом своих прищуренных, выжидающих глаз. Это ваша игра, подумала Тереса. В которую вы играли всегда, а я просто меняла доллары на улице Хуарес. Я никогда не рвалась прыгнуть выше головы. Не я выдумывала ваши идиотские правила, но в конце концов мне пришлось усвоить их. Тереса поймала себя на том, что начинает злиться, и поняла: в таком состоянии она не должна делать того, что еще осталось сделать. Поэтому, опустив голову, мысленно сосчитала до пяти, чтобы успокоиться. Потом медленно, едва заметно кивнула. Поте Гальвес достал из-за пояса револьвер и потянулся к лежащей на койке подушке.

Тео еще раз прошептал «мои девочки», а потом этот шепот перешел в долгий стон, похожий на протест, или на упрек, или на рыдание. Или, может, на все сразу вместе. Направляясь к двери, она заметила, что его расширенные глаза по-прежнему устремлены в какую-то отдаленную точку, и поняла, что он не видит ничего, кроме темного, наполненного тенями колодца, к краю которого его толкают. Тереса вышла в коридор. Лучше бы он успел надеть ботинки, подумала она. Не дело мужчине умирать в одних носках. Она услышала приглушенный выстрел в тот момент, когда взялась за перила трапа, чтобы подняться на палубу.

* * *

За спиной послышались шаги киллера. Не оборачиваясь, Тереса ждала. Подойдя, он облокотился рядом на мокрый планшир. На востоке едва начинала брезжить светлая полоска, огни берега все приближались; точно на севере то вспыхивал, то гас маяк Эстепоны. Тереса натянула на голову капюшон. Становилось холодно.

– Я вернусь, Крапчатый.

Она не сказала, куда. Излишне. Массивная фигура Поте Гальвеса чуть ниже наклонилась над планширом.

Киллер молчал и думал. Тереса слышала его дыхание.

– Настала пора свести старые счеты.

Он молчал. Наверху, на капитанском мостике, подсвеченные бортовыми огнями, вырисовывались два силуэта: капитан и вахтенный матрос. Глухие, немые и слепые. Отрешенные от всего, кроме своих приборов.

Они получали достаточно, чтобы их не касалось ничто из происходящего на корме. Поте Гальвес по-прежнему стоял, наклонившись, глядя на шумящую внизу черную воду.

– Вы, хозяйка, всегда знаете, что делаете… Но, сдается мне, это может плохо обернуться.

– Прежде я позабочусь о том, чтобы ты ни в чем не нуждался.

Он растерянно провел рукой по волосам:

– Да что вы, хозяйка… Одна?.. Вы уж не обижайте меня.

В его голосе прозвучала настоящая боль. И упрямство. Некоторое время оба стояли, глядя на мерцающий вдали свет маяка.

– Нас могут скрутить обоих, – мягко сказала Тереса. – Крепко скрутить.

Поте Гальвес помолчал еще. Иногда молчание подводит итоги целой жизни. Искоса глянув на телохранителя, Тереса увидела, как он снова провел рукой по волосам и чуть ссутулился, повесив голову. Как большой медведь, подумала она. Преданный и бесхитростный. Покорный и решительный, готовый платить не торгуясь. Потому что правила есть правила.

– Ну, уж там как получится, хозяйка… В конце концов, не все ли равно, где умирать.

Он оглянулся и посмотрел на кильватерную струю «Синалоа», туда, где опустилось в море тело Тео Альхарафе с привязанным пятидесятикилограммовым свинцовым грузом.

– И хорошо, – прибавил он, – что иногда можно выбирать. Если можно.

Глава 17. Мой стакан остался недопитым

Над Кульяканом, штат Синалоа, шел дождь, и дом в районе Чапультепек, казалось, был заключен в серую печаль, словно в большой воздушный пузырь. Будто существовала четкая граница между цветами и оттенками сада и свинцовыми тонами за пределами его. Самые крупные капли дождя растекались по стеклам длинными струйками, отчего все за окном выглядело волнистым, а зелень травы и кроны индийских лавров смешивались, расплываясь, с оранжевыми, белыми, лиловыми и красными пятнами цветов; однако все цвета умирали там, где вздымались высокие стены, окружающие сад. За ними существовала лишь размытая, унылая панорама, в которой за невидимым провалом русла Тамасулы едва можно было различить только две башни и большой белый купол собора, а дальше за ним, справа, выложенные желтыми изразцами башенки церкви Святилища Господня.