Королева Юга

Жандарм все еще смотрел на Тересу, и на его губах играла неприятная улыбка. Он был плохо выбрит, на подбородке и под носом торчало несколько белых волосков. Костюм сидел на нем тем особым образом, каким обычно сидит на людях, привыкших к форме: штатская одежда на них всегда кажется какой-то чужой. Я знаю тебя, подумала Тереса. Я тебя видела сто раз – в Синалоа, в Мелилье, везде. Ты всегда один и тот же. Давайте ваши документы, и так далее. И скажите, как мы будем решать эту проблему. Деловой цинизм. Оправданием тебе служит то, что со своим жалованьем и своими расходами ты не дотягиваешь до конца месяца. Захваченные партии наркотиков, из которых ты заявляешь только половину, штрафы, которые ты берешь, но о которых никогда не упоминаешь в отчетах, бесплатные рюмочки, проститутки, услуги. И эти официальные расследования, которые никогда не выясняют ничего, все покрывают всех, живи и давай жить другим, потому что и у самого важного, и у самого незначительного из людей всегда что-то спрятано от чужих глаз в шкафу или под половицей. Что тут, что там – везде одно и то же, только в том, что делается там, испанцы не виноваты – они ушли из Мексики два века назад, и вся их вина кончилась. А здесь, конечно, вы больше блюдете декор. Как-никак Европа. Жалованья испанского сержанта, полицейского или таможенника не хватит, чтобы расплатиться за «мерседес» последнего выпуска – такой этот красавчик совершенно открыто поставил у входа в кафе «Сентраль». И наверняка на этой же самой машине ездит на службу, в свою проклятую казарму, и никто не удивляется, и все, включая начальников, делают вид, что ничего не замечают.

Да. Живи и давай жить другим.

Спор продолжался вполголоса, а официант тем временем сновал туда-сюда, принося новые порции пива и джина с тоником. Несмотря на твердость Сантьяго в отношении нотариусов, Каньябота не сдавался.

– А если тебя накроют и тебе придется сбросить груз, – настаивал он. – Интересно, как ты потом будешь оправдываться без свидетелей. Столько-то килограммов за борт, а ты возвращаешься, весь такой гордый. Да к тому же на этот раз клиенты – итальянцы, а этим вообще никакой закон не писан, это я тебе говорю, а я часто имею с ними дело. Mafiosi caproni [48]. В конце концов, нотариус – это гарантия и для них, и для тебя. Для всех. Так что один раз уж оставь эту сеньору на суше и не упрямься. Не порть нервы мне и себе.

– Если меня накрывают и мне приходится сбрасывать тюки, – ответил Сантьяго, – я это делаю только потому, что нет другого выхода… Об этом все знают. И это мое слово. Те, кто меня нанимает, понимают это.

– Так значит, я тебя не убедил?

– Нет.

Каньябота взглянул на Эдди Альвареса и провел рукой по своему бритому черепу, как бы давая понять, что сдается. Потом закурил еще одну сигарету со странным позолоченным фильтром. По-моему, он гомик, подумала Тереса. Ей-богу. Рубашка у надежного человека была вся в мокрых пятнах, и струйка пота бежала у него вдоль носа, до самой верхней губы. Тереса по-прежнему молчала, устремив взгляд на свою левую руку, лежащую на столе. Длинные ногти, покрытые красным лаком, семь тонких браслетов-колец из мексиканского серебра, рядом на скатерти узенькая серебряная зажигалка – подарок Сантьяго к ее дню рождения. Она всей душой желала, чтобы этот разговор поскорее кончился. Выйти оттуда, поцеловать своего мужчину, впиться губами в его рот, а красными ногтями – ему в спину. Забыть на какое-то время обо всем этом. Обо всех этих.

– В один прекрасный день тебе придется огорчиться, – проговорил жандарм.

Это были его первые за весь разговор слова, и произнес он их, обращаясь прямо к Сантьяго. Жандарм смотрел на него намеренно пристально, точно желая как следует запомнить его черты. Смотрел взглядом, обещавшим другие разговоры – наедине, в стенах тюрьмы, где никто не удивится, услышав несколько криков.

– Только постарайся не стать тем, кто меня огорчит.

Они еще некоторое время смотрели друг на друга – молча, изучающе, и теперь в лице Сантьяго можно было прочесть многое. Например, что есть застенки, где можно забить человека до смерти, но, кроме них, есть темные переулки и парковки, где какой-нибудь жандарм вполне может получить удар ножом в пах – как раз туда, где бьется бедренная вена. А от такой раны все пять литров крови вытекают наружу в считанные секунды. И с тем, кого толкнул, поднимаясь по лестнице, ты можешь снова встретиться, когда будешь спускаться. Особенно если он галисиец, и сколько ни смотри, никогда не поймешь, поднимается он или спускается.

– Ладно, договорились. – Каньябота примирительно похлопал ладонью о ладонь. – Это твои чертовы нормы, как ты говоришь. Давай не будем ссориться… Мы ведь все делаем одно общее дело, разве нет?

– Все, – подтвердил Эдди Альварес, протирая очки бумажным носовым платком.

Каньябота чуть наклонился к Сантьяго. Возьмет он нотариусов или нет, дело есть дело. Бизнес.