Королева Кандеса

Гарт шел по улице третьего яруса, когда ностальгия навалилась на его в полную силу. Ему пришлось остановиться, воображение заполняло пробелы в толпах, сновавших туда и сюда, словно множество черных муравьев. Ему виделись юные денди его молодости, важничающие и отставляющие ногу, чтобы были видны пистолеты; молоденькие девицы, облокотившиеся на перила балконов высоко вверху, подчеркнуто делали вид, что их не интересует происходящее на улице. Этими дорогами Гарт или гулял, или пробегал, или улепетывал десятки раз.

Он знал, что часть его бывших земляков умерли, некоторые принялись стали примерными семьянинами и отреклись от своей юности. Прочие же... Тюрьмы были по-прежнему полны, как рассказал ему этим утром один из новых плотников Венеры Фаннинг. И если знать, куда смотреть и как читать... Вон там, да, он видел тонкие каракули граффити на стене в десяти футах за парапетом. Сделанные мелом, они были почти не видны, если только не искать специально. «Отменить Эдикт №1», — говорили остроконечные буквы.

Гарт улыбнулся. Ах, юная наивность! Эдикт №1 был принят так давно, что большинство граждан Спайра и не подозревали о его существовании, и даже если им зачитать эдикт — не поняли бы его значения. Похоже, горячие головы внутри молодежи Спайра все еще увлекались политикой, и все еще так же бездарно проводили свои взгляды в жизнь, как и в его дни. Как доказательство — вчерашняя омерзительная атака бомбистов.

Воспоминание прогнало из мыслей Гарта всю сентиментальность. Он стоически сжал губы и продолжил путь вдоль улицы, глубоко засунув руки в карманы куртки и избегая взглядов девиц, слоняющихся по аллеям. Ноющие ноги несли его по одной лестнице, потом по другой, третьей... Натруженные колени и бедра начали протестовать. Когда он в последний раз шел этой дорогой, он мог бы проделать весь путь наверх бегом.

Когда-то, в беззаботный период Реконструкции, в сотнях футов над официальным уровнем улиц Хаммерлонга между двумя зданиями был перекинут мостик. До времен сохранистов, даже до того, как паранойя обособленности захлестнула все великие нации, здесь процветали культура и искусство.

Мост был двухэтажным в высоту, и с боков остеклен витражными окнами, которые ловили свет Кандеса. Им не пользовались обитатели ни одной из башен: кузницы одной мало нуждались в бумагоделательном предприятии другой. Десятилетиями залитые солнцем высотные пространства моста были заняты богемными артистами — и обожавшими их агитаторами и революционерами.

Когда Гарт одолел последние несколько ступеней пожарной лестницы из кованого железа в центре пролета, его сердце уже бешено колотилось. Он сделал паузу, чтобы восстановить дыхание, стоя рядом с коваными завитушками двери и прислушиваясь к исходившей из-за нее скрипучей граммофонной музыке. Потом постучал в дверь.

Граммофон остановился. Он услышал звуки возни, приглушенные голоса. Затем дверь приотворилась на дюйм. «Да?» — воинственно сказал чей-то голос.

— Извините, что беспокою вас, — сказал Гарт с широкой улыбкой. — Я кое-кого ищу.

— Ну так здесь их нет. — Дверь начала закрываться.

Гарт от души рассмеялся.

— Я не из секретной полиции, детка. Я тут жил. — Дверь приостановилась. — Я покрасил это железо примерно... э, двадцать лет назад, — сказал Гарт, проводя пальцем вдоль изгибов металла. — Оно грозило проржаветь, как там, в задней ванной. Трубы все еще стучат, когда вы пускаете воду?

— Чего вы хотите? — Голос стал чуть менее резок.

Гарт отнял палец от памятного металла. С трудом вернулся обратно в настоящее.

— Я знаю, она здесь теперь не живет, — молвил он. — Слишком много времени прошло. Но мне нужно было с чего-то начать, и тут последнее место, где мы были вместе. Не уверен, что вы знаете... кого-нибудь из прежних жильцов этого места?

— Минуту. — Дверь закрылась, потом снова открылась, на этот раз широко. — Входите. — Гарт ступил в солнечный квадрат, и его переполнили воспоминания.

Дощатый пол как нельзя лучше подходил для танцев. Он припомнил, как делал шаг в этот параллелограмм солнечного света и обратно — хотя рядом стоял стол, и он бился бедром, — пока она подпевала граммофону. Тот самый граммофон сейчас стоял на подоконнике, охраняемый парой апельсиновых деревцов в горшках. Медленно поворачивалась в пыльном солнечном свете висячая конструкция из свечей и проволоки, отвлекающая от вида чердака за ней. Здесь он год за годом спал, занимался любовью, наигрывал на своем дульцимере...

— Кого вы ищете? — перед ним стояла молодая женщина с коротко стрижеными черными волосами. Она носила мужскую одежду и в одной руке небрежно держала татуировальную иглу. За ней на столе, с измазанным кровью плечом, сидела другая женщина.

Гарт набрал воздуха и впервые за двадцать лет произнес вслух имя:

— Ее имя Селена. Селена Диамандис...

Глава 12