Королева красоты

     Дона выглянула на сцену и закусила губу.

     — Всего четыре дня осталось.

     — Успеем.

     — Хоть бы уж поскорей прошел этот выпускной вечер!

     — Не говори.

     — А если нам взять и смотаться из Шейдисайда? — вдруг предложила Дона. — Мы могли бы остановиться, например, в Алабаме у Кевина?

     Как я могла забыть!

     — Угадай, какая у меня новость! Мой кавалер будет при мне. Кевин приезжает!

     На минуту напряжение спало. Дона радостно завизжала, хлопая меня по спине.

     — Вот здорово!

     Я пожала плечами.

     — А я так напугана и расстроена, что даже сама  не  знаю,  рада  я  или   нет.   Времени  до. выпускного совсем мало, а тут не знаешь, доживешь до него вообще или нет.

     — Это понимаем только ты да я, — вздохнула Дона. Она сжала мою руку, а в ее глазах стояли слезы.

     — Все по местам! — раздался голос Робби.

     — Ни пуха ни пера! — пожелала я.

     — Как я, ничего? — покрутилась передо мной Дона.

     — Ничего, ничего!

     — Грим только идиотский, — пожаловалась она. — В нем так жарко, и от него у меня прыщи.

     Неожиданно она крепко обняла меня. Я почувствовала, как часто бьется ее сердце.

     Дона в роли сестры Марии поспешила на сцену — она открывала спектакль.

     — Итак, — закричал Робби из зала, когда все уже было готово, — что бы ни произошло, не останавливаться! Прогоняем весь спектакль от начала до конца!

     И мы начали.

     Считается, что генеральная репетиция всегда провальная. У актеров даже поговорка есть: «Чем хуже прогон, тем лучше премьера».

     Если ей верить, то мы были на пороге самого выдающегося спектакля в истории шейдисайдской школы. Потому что прогон шел наперекосяк.

     Ни одна монахиня не вышла на сцену вовремя. Настоятельница монастыря почему-то вошла в дом капитана вместо своего собственного. Ребята без конца забывали текст и лихо импровизировали, придумывая всякую дребедень. То и дело повисали длинные паузы, когда все в растерянности смотрели друг на друга, не зная, что делать дальше.

     Дона отличилась больше всех. Она с идиотским постоянством называла экономку замка баронессой и начисто перепутала имена детей фон Траппа.

     Мало того, мы впервые репетировали с оркестром, и по музыкальной части все тоже шло из рук вон плохо. Певцы пели сами по себе, музыканты играли сами по себе — то отставая, то забегая вперед. Как на скачках, когда лидер становится последним, а последний вырывается вперед.

     Я, признаться, тоже внесла свою лепту. Когда сестра Мария закончила работу в качестве гувернантки и уже возвращалась в монастырь, я дернула не за ту веревку. Декорация, качаясь, вдруг поплыла вверх, чуть не угодив бедной Доне по голове.

     Когда прогон кончился, Робби пригласил всю труппу на сцену.

     — Ладно, что там говорить, — начал он. — Надеюсь, вы забудете весь этот кошмар и все сделаете по-другому. Пока я видел худший вариант «Звуков музыки», который только знала история театра.

     — Чего уж там, Робби, — сказала новенькая, игравшая Гретель. — И вовсе не худший.

     — Вот именно, — включился капитан, отдирая свои накладные усы. — По крайней мере, сыграли от начала до конца.

     — И все очень даже старались, — почти пропела баронесса.

     — Ну хорошо, хорошо, извините. — Робби вскочил на сцену. — Я уже тоже как выжатый лимон. — Он снял очки и потер глаза. — Вы правы, — сказал он. — Общими усилиями как-нибудь вытянем. Я уверен. — Он проглядывал свои записи, листая страницу за страницей. — Знаете что? Давайте-ка передохнем. Все замечания — завтра. А теперь — все по домам. И хорошенько выспитесь!

     Труппа обрадовалась, хотя и не очень бурно. На проявление эмоций просто не было сил. Актеры разбрелись по гримерным и раздевалкам.

     Я всегда возилась со своим хозяйством дольше всех. Во-первых, мне надо было отловить реквизит, который актеры благополучно забывали мне возвращать. Потом оттащить все это наверх, в подсобку. Потом поднять все декорации и тщательно закрепить их, чтобы, не дай Бог, ничего не рухнуло. х

     Я уже второй раз поднялась в подсобку, когда заметила, что дверца стенного шкафа опять приоткрыта. Я была уверена, что закрывала ее. Более того, я ни разу не открывала кладовку с тех самых пор, как ко мне сюда заходила Дона.

     Значит...

     Значит, сюда лазил кто-то еще. Я похолодела.

     И тут за спиной раздался голос:

     — Привет!

     Это был Джастин. Он стоял на пороге подсобки, прислонившись к притолоке, и пристально смотрел на меня своими бледно-голубыми глазами. Вел он себя все так же неспокойно, как и в тот вечер.

     — Вот видишь, — начал он деланным тоном, — мы все-таки встретились.

     — Джастин...

     На сцене сейчас полно народу, успокаивала я себя. Если громко крикнуть, меня услышат...

     — Не знаю, может, я совсем кретин, но мне показалось, что ты меня избегаешь.

     — Чушь собачья.

     — Дело в том, что я не сказал тебе всего, что хотел сказать тогда, в пятницу.

     Наверное, мне уже пора кричать. Нас разделял всего какой-нибудь метр. Возможно, он не рассчитывает, что я готова оказать сопротивление.

     Поздно! Джастин стал медленно приближаться ко мне. На лице его словно застыла маска. Руки засунуты в карманы. Что там у него? Нож?

     — Я хотел спросить, — начал наступление Джастин, — ты... Ты с кем идешь на выпускной?

     Я уставилась на него с изумлением.