Королева красоты Иерусалима

Трафальгарская площадь кишела голубями, но людей на ней уже почти не было. Мы сидели на скамейке, и Рахелика не умолкала.

– Возьми, – я протянула ей пригоршню семечек, купленных за пять пенсов. – Покорми голубей.

– Не переводи разговор, Габриэла.

– Как же с тобой стало тяжело! Ты прилетела в Лондон мораль мне читать или развлекаться?

– Я прилетела не развлекаться – я прилетела, чтобы вернуть тебя домой.

– Но я не хочу возвращаться домой.

– Ясное дело, не хочешь. Если бы это зависело только от тебя, мы бы еще десять лет не виделись. Что для тебя семья, Габриэла? Воздух? Пустое место?

– Я не вернусь. У меня здесь своя жизнь.

– Это, по-твоему, жизнь? С этим засаленным отморозком? Это жизнь – убирать в домах у англичан?

– Бабушка Роза сама говорила, что это не зазорно.

– Бабушка Роза в гробу переворачивается: ей-то приходилось это делать, потому что она была нищей сиротой.

– Я тоже сирота.

– Черт возьми, Габриэла, твой отец еще жив, а ты его убиваешь. Возвращайся в Иерусалим, поступи в университет, найди хорошего парня из наших вместо своего хиппи. Если бы тебе было с ним хорошо, можно было бы закрыть глаза на то, что он гой, но тебе-то явно плохо!

– Ну сколько раз я должна тебе повторять: я не собираюсь за него замуж, я просто провожу с ним время. – Ты упряма, как твоя мать. Смотрю на тебя – и вижу Луну.

– Да ну тебя.

– Не только вижу, но и слышу. Вы не только выглядите одинаково, вы и говорите одинаково.

Вот этого я решительно не желала слышать. Не для того я порвала со своей прежней жизнью, не для того бежала от всего, что напоминало маму, чтобы моя тетя рассказывала, что я на нее похожа.

– Я не выгляжу как мама, я не говорю как мама, и я не похожа на маму! – гневно заявила я. – Я похожа на себя.

– Не только говоришь, но и ведешь себя как мама, – Рахелика словно не слышала моих слов. – Ты просто копия Луны.

Я начала терять терпение.

– У нас с мамой ничего общего. Если бы я не была похожа на нее внешне, никто не поверил бы, что мы мать и дочь.

– Как же ты ошибаешься, Габриэла! Как плохо ты знаешь свою маму, а себя – еще хуже. Твоя мама была невероятно упряма – точь-в-точь как ты. Если она чего-то хотела, то шла напролом. У нее, как и у тебя, был талант впутываться в чужие неприятности, и она нередко пыталась прошибить лбом стену. Особенно когда дело касалось мужчины. Тогда она не слушала никого и ради своих желаний шла до конца, до самого горького конца. – Какой мужчина, какой горький конец, о чем ты?

– Твоя мама немало настрадалась в жизни, и я говорю не только про последний год, когда она болела. Она страдала с того самого дня, как вышла замуж за твоего папу.

– Хм, они не очень-то ладили, вечно ссорились, но прямо-таки страдала? Что-то я не замечала, что она страдает.

– Ты была маленькой девочкой, что ты понимала? Много ты знала о том, что происходит в спальне у твоих родителей?

– Я и сейчас не хочу этого знать.

Все последующие дни мама не выходила у меня из головы. Она все время стояла у меня перед глазами – такая, как я ее помнила: красивая и стройная, в отлично сшитых костюмах, рыжие волосы тщательно уложены; она влезает в лодочки на высоком каблуке, мимоходом чмокает меня и Рони и исчезает, оставляет нас с бабушкой Розой или Бекки; она всегда куда-то торопится, всегда куда-то уходит по своим делам. Что же за дела были у мамы, о которых мы с Рони ничего не знали?

Я помню, что мама страдала от раны даже после того как выздоровела. Она часто жаловалась на боли в животе; бывали дни, когда она запиралась в спальне, и мы с Рони ходили на цыпочках: шуметь было запрещено. Нас посылали на крышу, которая была нашей площадкой для игр, чтобы мы не мешали маме.

Однажды, когда она пошла отдохнуть, я нашла более увлекательное занятие, чем детские игры на крыше. Я порылась в папином шкафу в гостиной и отыскала там коричневую деревянную шкатулку, которую папа всегда тщательно запирал на ключ. Эта шкатулка всегда вызывала у меня жгучее любопытство: какие сокровища он там прячет? После того как папа заглядывал в шкатулку, он всегда заботливо запирал ее, а ключ клал в карман. Но на этот раз, к моему удивлению, шкатулка была не заперта, и я с волнением приподняла крышку. Там лежали папины медали из британской армии и почетный знак участника войны за независимость, а еще разные документы, письма и много фотографий. Я села на пол и стала их перебирать. Папа был на них совсем молодой, в форме британского солдата, а еще там была девушка в шортах, она стояла, придерживая велосипед, а папа стоял позади, обняв ее за талию. Эта девушка была почти на всех фотографиях, и она была красавица: черные волосы и большие глаза, окаймленные длинными ресницами, пухлые губы, белоснежные зубы. Она смотрела в объектив и счастливо улыбалась.

Я еще не успела спросить себя, кто эта девушка рядом с папой и почему она так радостно улыбается, как надо мной выросла мама, выхватила у меня фотографии и закричала:

– Ну что ты всюду суешь свой любопытный нос!