Королева красоты Иерусалима

Она вертела в руках фотографии, пытаясь прочесть на обороте слова, написанные не на иврите. Села на диван и, не обращая на меня внимания, принялась лихорадочно рыться в папиной шкатулке, просматривая фотографии одну за другой, а потом письма. Я стояла рядом и старалась не дышать, чтобы она забыла, что я здесь.

Внезапно мама порывисто поднялась с места.

– Сукин сын! Лживый сукин сын!.. А ну немедленно иди в свою комнату! – завопила она, заметив меня. – Вот же любопытная девчонка, несчастье на мою голову! Убирайся, пока я тебя не убила!

Мама никогда меня не то что не убивала – она даже руку на меня не поднимала, только угрожала. Но когда она угрожала, ее зеленые глаза так сыпали искрами, что меня парализовал страх.

– Вон отсюда! – заорала она снова.

И я бросилась со всех ног прочь, вбежала в нашу с Рони комнату, села на кровать и сидела так до тех пор, пока папа не вернулся с работы.

В обычные дни, когда папа возвращался из банка, мы все вместе ужинали. Яичница и овощной салат, сметана, творог и свежий белый хлеб. Но сегодняшний день не был обычным. Как только папа вошел в дом, мама начала кричать на него и плакать. Среди слов, которыми она его осыпала, я уловила чаще всего повторяемые: он жалкий обманщик и вообще зачем он на ней женился. Мама спрашивала, кто эта черноволосая девушка на фотографии, она кричала, что хоть и не знает итальянского, но слово «аморе», которое есть на обороте каждой фотографии, отлично понимает, потому что на ладино оно означает то же самое, и пусть не рассказывает ей сказки.

Отец говорил тихо, но я слышала, как он отвечает ей, что вовсе не рассказывает ей сказки, что с черноволосой девушкой он познакомился во время войны, в Италии, задолго до того, как встретил маму, и какой смысл психовать сейчас из-за событий, которые произошли до того, как они познакомились и поженились. – Тогда почему же ты прятал от меня эти фотографии? Почему положил их в шкатулку и запер на ключ?

Почему никогда не рассказывал мне о женщине, которая называла тебя «аморе мио»?

– Я ведь сразу сказал тебе, когда мы познакомились, что не нужно рассказывать обо всем, – отвечал отец с тем же ледяным спокойствием. – Есть вещи, которые нужно держать про себя. И тебе, и мне.

– Вот так ты хочешь? – в мамином голосе звучала угроза. – Ты молчишь о своем, я – о своем?

– Да, – ответил папа тихо. – Именно так.

– Прекрасно. Только потом не удивляйся и не предъявляй мне претензий.

– Ради бога, – пожал плечами папа. – Нет проблем.

Мама не простила мне, что я открыла секретную шкатулку отца. Она не простила мне, что я открыла тайну его любви к девушке, которая называла его «аморе мио». Я своими ушами слышала, как она говорила Рахелике, что, если бы я не была такой любопытной, она никогда бы не узнала об итальянке, а значит, у нее не разрывалось бы сердце.

– С чего это твое сердце должно разрываться? – удивилась Рахелика. – Это случилось перед войной, до того как вы познакомились. Разве это имеет к тебе отношение?

– Еще как имеет! Давид никогда не переставал ее любить. Это объясняет все.

– Не говори глупостей. Вечно ты создаешь проблемы на пустом месте. Она в Италии, а ты здесь, и у вас двое детей.

– Я была очень наивна, когда выходила за него замуж, – сказала мама. – Я думала, он любит меня, а он все это время любил другую.

– Но женился-то он на тебе. Хватит, Луна, угомонись уже, – старалась успокоить ее Рахелика. – Она наверняка тоже замуж вышла, и дети у нее есть…

– Что это меняет? – рассердилась мама. – Все эти годы он мне лгал. Пока мы не поженились, у него мед с языка тек, а после свадьбы сразу отдалился, стал будто чужой. Так что же удивительного…

Что имела в виду мама, я не узнала: Рахелика зашикала на нее и не дала договорить. Но с того дня, как я открыла секретную шкатулку отца, все пошло кувырком. Папа и мама постоянно ссорились и спорили, и это было слышно через стену, которая отделяла нашу с Рони комнату от их спальни. Я съеживалась в постели и натягивала одеяло на голову, чтобы не слышать, надеясь, что Рони крепко спит и ничего не слышит. Я затыкала уши пальцами и погружалась в тишину, но вскоре пальцы начинали болеть, и мне приходилось отнимать их от ушей, – и тогда я снова слушала их бесконечные ссоры.

Теперь уже не было никакого кайфа есть хамин с макаронами всей семьей в субботу, не было никакого кайфа идти в гости к Кларе и Джеку-победителю смотреть футбол в ИМКА и, уж конечно, не было никакого кайфа ездить в машине красавца Эли Коэна на пикник в Иерусалимские горы. Накаленные отношения папы и мамы отравляли любую атмосферу.