Королева красоты Иерусалима

И тут он увидел ее. Сначала ему показалось, что он грезит. Принимает желаемое за действительное. Нет, это не может быть она. Женщина, которая шла под руку с мужчиной, явно британцем, выглядела гораздо старше, чем Рухл. Рухл была девочкой. Худенькой девочкой, которая носила платья на размер больше, чем нужно, а свои светлые волосы заплетала в косы. Эта женщина, правда, тоже была худощавой, но в нужных местах – округленной. На ней было воздушное цветастое платье, оставлявшее руки и ноги открытыми. Рухл всегда надевала платье с длинными рукавами, доходящее до щиколоток. На Рухл всегда были плотные черные чулки, а на этой женщине чулки нейлоновые, тонкие и прозрачные, и туфли на каблуках. Ее золотистые волосы собраны на затылке в хвост. У него перехватило дыхание: нет, это не может быть Рухл! Он впился взглядом в мужчину и женщину, которые собирались войти в кафе. Ее походка была гордой, как будто даже вызывающей. Было что-то бесстыдное в том, как она держала за руку мужчину с внешностью англичанина. Габриэль старался убедить себя, что он ошибается. Не может быть, чтобы это была она!

Но внезапно она повернулась в его сторону – и он увидел глаза. Самые синие из всех, которые ему доводилось видеть. Глаза Рухл.

Да, это, без сомнения, была она. Его Рухл. Его Рухл, чистая, святая, гуляет с англичанином, как проститутка! Сердце его готово было выпрыгнуть из груди, кровь стучала в висках, ему не хватало воздуха, лицо побагровело. Он задел рукой стоявший на столе стакан, и вода вылилась ему на брюки. Нет, только не Рухл, боже праведный! Боль едва не раздавила его. Габриэль положил купюру в пять лир на столик и поспешно вышел из кафе. Заметила ли она его?

Он бежал оттуда что было сил. Не помнил, как добрался до отеля, не помнил, как поднялся к себе в номер. Быстро уложил чемодан, расплатился у стойки с портье, взял такси на центральную автобусную станцию и сел там в первый же автобус до Иерусалима.

Он не пошел на бульвар Ротшильда навестить мать, он не пошел на рынок Левински заключать сделку с Хаимом Саргости, он не поехал в Бейрут. Даже Айша со всеми чудесами «Тысячи и одной ночи» не сможет залечить рану, разверзшуюся в его сердце вновь.

4

«Усвоить постарайся обычай сей простой, и пей вино «Кармель» ты за каждою едой!» – эта реклама с первой полосы газеты «Ха-Арец» разозлила Габриэля.

– Черт возьми, мало у нас неприятностей от этих пьяниц, так еще уговаривают людей пить, – пробормотал он себе в усы, швырнул газету на стол и вышел во двор.

Роза подняла газету и стала искать глазами, что вызвало гнев мужа. Буквы ничего ей не говорили, но она увидела на фото бутылку вина.

– Что это? Что здесь написано? – спросила она Луну, которая как раз вошла в комнату.

– Объявление, чтобы покупали вино, – ответила Луна. – Это единственное, что тебя интересует из всего, что написано в газете?

Вот же наглая девчонка, подумала Роза. Но тут же ее мысли перешли к причине такой реакции Габриэля. Уже давно Эфраим пьет без просыпу. День за днем Роза наблюдает, как любимый брат теряет человеческий облик и из симпатичного молодого человека превращается в развалину, и она не в силах остановить его падение. Сколько она с ним ни разговаривала, сколько ни умоляла, – он каждый раз обещает прекратить пить, но никогда не выполняет обещаний.

Габриэль пытался помочь, он принял шурина на работу в лавку, хотя тот не в состоянии поднять даже жестянку с брынзой, нет у него сил, кожа да кости остались. Но брат, неблагодарный, ни разу не встал вовремя на работу; ну не способен этот оболтус проснуться утром по-человечески. Сам Габриэль появляется в магазине сразу после утренней молитвы, а Эфраим заявляется после минхи[61], и то лишь после того, как она будит его криками и стаскивает с постели. Если так и дальше будет продолжаться, он не сможет жить в доме, предупредил Габриэль, это нездорово для девочек – видеть, как тот спит день напролет, а когда не спит, то напивается в стельку. «Ты должна что-то с этим сделать», – сказал он.

А что она может сделать? Это ее младший брат, единственный, кто у нее остался из всей семьи. Неизвестно, жив Нисим в Америке или нет, прошло так много времени от его последнего письма. Так что у нее никого, кроме Эфраима, нет, а тот, как только откроет глаза, сразу же присасывается к бутылке арака и не перестает пить, пока не свалится с ног, и даже не помнит имени, данного ему отцом-матерью.

– Эй, олух царя небесного, – тормошит она его, – в конце концов Габриэль тебя выгонит-таки из дому, и я не смогу даже слова сказать в твою защиту!

– Оставь меня, – бормочет Эфраим, закутываясь в одеяло.

Вот же злосчастье, только бы этот сукин сын не спал, когда Габриэль вернется из лавки! Если Габриэль еще раз увидит его таким, нет надежды, что он оставит его в доме. И что тогда будет?!