– Идем с нами, Маргарита! – позвал Александр-Эдуард. Я нерешительно покачала головой, и они ушли смотреть на повешенных без меня. Но потом любопытство пересилило страх, и я тоже вышла на улицу посмотреть. Я не слышала, о чем мои братья говорили с кардиналом и другими придворными. Они выглядели спокойными и даже оживленными, только были очень бледны.
Шарль казался спокойнее всех. Александр-Эдуард без умолку болтал с кардиналом. Александр-Эдуард очень воспитанный мальчик, особенно хорошо ему дается риторика, он умеет красиво говорить на любую тему. И даже сейчас, когда непросто придумать, что сказать, он с легкостью поддерживает беседу.
А Франциска так расстроило и взволновало случившееся, что он почувствовал себя дурно, у него сильно разболелась голова, и он ушел к себе.
Из-за суеты в замке до меня никому нет дела. Я долго стою одна и смотрю на казненных. День сегодня прохладный… Только что мы сидели в привычном нарядном зале и обедали, а здесь, совсем рядом, смерть… столько смертей…
Над Амбуазом кружат вороны. Меня завораживают их черные силуэты и крики – зловещие, хриплые, но в то же время, как это ни странно, дающие спокойствие. Ветер посвистывает над башнями. Прохладное голубое небо с редкими облаками высоко и безучастно. Я как завороженная смотрю на длинный балкон, на котором висят тела повешенных протестантов. Сначала смотреть страшно, а потом страх куда-то уходит. Тела едва покачивает ветер, и кричат вороны. Повешенным тоже было страшно, когда их казнили, а теперь – нет. Теперь все прошло, и больше не будет больно, никогда… Когда я смотрю на это бледно-голубое небо, мне не верится, что где-то существует ад.
Но он существует! Спокойствие мгновенно проходит – и страх вновь проникает в меня. Кажется, что я стою посреди поля, на котором все сражаются друг с другом. Я не хочу этого, я боюсь! Война и борьба так близко! Мне больше не хочется смотреть на бесконечные уродливые лица злой судьбы, словно явившиеся из преисподней, – на повешенных, окровавленных, замученных… Меня тошнит от крови, от дыма и злобы, которых так много! Я этого не хочу, не хочу так рано прощаться с детством, я мечтаю забыть обо всем! И пытаюсь забыть, но никак не получается! Как отвлечься, как снова стать прежней? Куда спрятаться от ненависти, которую я вижу в глазах матушки, братьев, слуг? А что, если эта ненависть не гаснет со временем, а скапливается где-нибудь, чтобы потом вернуться и обрушиться на нас, когда мы будем беззащитны?!
– Вам плохо, ваше высочество? Вы бледны.
Я поворачиваюсь и вижу над собой Анри, принца Жуанвильского, сына герцога де Гиза. Его белокурые волосы чуть шевелит ветер, а голубые глаза внимательно смотрят на меня. Боясь, что он посмеется над моей растерянностью, я машинально отвечаю:
– Нет, все в порядке.
Но он вовсе не собирается смеяться.
– И все-таки здесь слишком ветрено. Эти мертвые гугеноты не стоят вашего здоровья, ваше высочество. Идемте, я провожу вас.
Не дожидаясь моего согласия, он берет меня за руку и уводит в замок. Я удивленно смотрю на принца – что это на него нашло? Впрочем, я благодарна ему за то, что он прервал мое оцепенение. Должно быть, мне и в самом деле стало нехорошо, немного кружится голова, и тошнота временами подкатывает к горлу…
Я вернулась в комнаты и обнаружила Эркюля, который в одиночестве возился с игрушками. Он поднял на меня свои большие глаза. Вдруг они наполнились слезами, и он заплакал навзрыд. Я обняла его.
– Ну что с тобой? Отчего ты плачешь?
– Они все еще там, Маргарита?
– Кто?
– Мертвые…
– Да. Но ты не бойся, не ходи туда, не смотри на них! Все уже прошло, все пройдет!
Я обнимаю, успокаиваю брата и сама начинаю плакать. Мне становится легче.
Ночью мне снятся тела казненных – я вижу их так близко, что могу рассмотреть лица, искаженные смертью. Один из них, тот, что с краю, как будто смотрит на меня. «Не-е-ет!!!» – вскрикиваю я и просыпаюсь в холодном поту. Я кричала? Нет, наяву – нет. Только во сне. Это был сон, сон… Хорошо. Как хорошо, что это был только сон! Я в своей постели, и все в порядке. Пусть этот замок навеки пропитан кровью и ненавистью – но он спас нас. Я вспоминаю свою любимую песенку про весенний лужок, поворачиваюсь на бок и закрываю глаза. Отголоски кошмара медленно гаснут. Завтра наступит ясное и свежее утро, и мы опять будем играть и веселиться. Время поможет нам забыть обо всем – ведь светлая корона, дарованная нам судьбой, хранит нас от всех бед.
Зной и холод
После восстания оставаться в Амбуазе стало тяжело. Тяжело всем, даже взрослым, и даже тем из них, кто приказывал пытать и казнить протестантов, а потом с удовлетворением смотрел на их безжизненные изуродованные тела. Все храбрились, все держались подчеркнуто спокойно, но на самом деле никто не чувствовал себя спокойно и уверенно. И вот мы уезжаем отсюда в Шенонсо. Начинается лето.