Королева Марго

В это время Генрих Наваррский задумчиво прогуливался по вышке главной башни; он знал, что королевский двор живет шагах в ста от него, здесь, в Венсенском замке; и проницательный взор Генриха как будто видел умирающего Карла сквозь стены замка.

Вокруг все голубело, золотилось. Потоки солнечного света широко разливались по долинам и золотили верхушки леса, гордившегося великолепием молодой листвы. Мягкое, теплое дыхание неба, казалось, пропитывало даже серые камни башни; и цветы левкоя, занесенного в ее расселины восточным ветром, раскрывали свои оранжевые венчики под теплым дуновением воздуха.

Но не зеленые долины, не золотистые древесные вершины влекли к себе пристальный взор Генриха; взгляд его переносился через пространство и, светясь огнем честолюбия, смотрел упорно на тогдашнюю столицу Франции, в будущем – столицу мира.

– Вот он – Париж, – шептал король Наваррский. – Париж! В нем власть, слава, радость, торжество и счастье! В нем – Лувр, а в Лувре – трон. Что отделяет меня от столь желанного Парижа? Только одно – те камни, что громоздятся здесь у моих ног и служат жилищем моей врагине.

В то время как Генрих переносил свой взгляд с Парижа на Венсен, он вдруг заметил слева от себя, в долине, осененной миндальными деревьями в цвету, какого-то мужчину в латах, на которых играл луч солнца, и этот зайчик порхал вдали при всех передвижениях неизвестного мужчины. Незнакомец сидел верхом на горячей лошади, держа в поводу другую лошадь, по-видимому, такую же ретивую, как первая.

Король Наваррский стал всматриваться и увидел, что замеченный им всадник обнажил шпагу, надел на ее острие носовой платок и стал махать им, словно подавая кому-то знак. В ту же минуту с холма напротив ему ответили таким же знаком, а через несколько секунд везде кругом зареял целый хоровод из носовых платков.

Это был де Муи со своими гугенотами: узнав, что Карл при смерти, и опасаясь покушения на жизнь Генриха, они все собрались, готовые и нападать, и защищать.

Генрих опять перевел взгляд на первого замеченного всадника, перегнулся через ограду вышки, прикрыл глаза ладонью и, защитив их от ослепляющих солнечных лучей, узнал молодого гугенота.

– Де Муи! – крикнул король Наваррский, как будто де Муи мог услышать его.

И в радости, что окружен друзьями, Генрих снял шляпу и замахал шарфом. В ответ все белые платочки вновь замелькали с особым оживлением, говорившим о радости его друзей.

– Увы! Они ждут меня, – сказал Генрих, – а я не могу к ним присоединиться!.. Зачем я этого не сделал, когда еще была возможность!.. Теперь я опоздал.

Он жестом выразил друзьям свое отчаяние, на что де Муи ответил ему знаками, имевшими смысл: «Буду ждать».

В это мгновение Генрих Наваррский услышал шаги по каменной лестнице, ведущей на площадку. Он быстро отошел от парапета. Гугеноты поняли, что так он поступил не без причины. Шпаги опять ушли в ножны, платки исчезли.

Генрих увидел в пролете лестницы запыхавшуюся от быстрого подъема женщину и не без тайного ужаса, который он испытывал всегда при ее виде, узнал Екатерину Медичи. Сзади нее шли двое королевских стражей и остановились на верхней ступеньке лестницы.

– Ого! – прошептал Генрих. – Что-то новое и очень важное должно было произойти, если королева-мать сама пришла за мной на вышку Венсенской крепости.

Екатерина села на каменную скамейку парапета, чтобы отдышаться. Генрих подошел к ней и с самой любезной улыбкою спросил:

– Милая матушка, уж не ко мне ли вы пришли?

– Да, месье, – ответила Екатерина, – я хочу доказать вам в последний раз мое расположение. Наступила решительная минута: король умирает и хочет с вами говорить.

– Со мной? – спросил Генрих, затрепетав от радости.

– Да, с вами. Как я узнала, ему наговорили, будто вы не только сожалеете о потере наваррского престола, но простираете свое честолюбие и на престол французский.

– Ого! – произнес Генрих.

– Я-то знаю, что это не так, но король верит этому, и разговор, который он намерен вести с вами, имеет целью устроить вам ловушку.

– Мне?

– Да. Перед своей смертью Карл желает знать, чего он может опасаться и на что рассчитывать с вашей стороны. Имейте в виду, от вашего ответа на его предложения будут зависеть его последние приказания о вас, то есть ваша жизнь или ваша смерть.

– Но что он может предлагать мне?

– Откуда я знаю? Вероятно, что-нибудь немыслимое.

– А вы, матушка, не догадываетесь – что именно?

– Нет, могу только предполагать; например…

Екатерина не договорила – что.

– Что же?

– Поскольку король верит наговорам о ваших честолюбивых замыслах, я предполагаю, что он хочет услышать из собственных ваших уст доказательство вашего честолюбия. Представьте себе, что вас будут искушать – как, бывало, соблазняли преступников с целью вырвать у них признание, не прибегая к пытке. Представьте себе, – продолжала Екатерина, глядя в упор на Генриха, – что вам предложат управление государством, даже регентство.

Невыразимо радостное чувство охватило угнетенную душу короля Наваррского, но Генрих понял, куда Екатерина метит, и его крепкая, упругая душа вся напряглась от ее натиска.