Королева Марго

После жуткого события, описанного в предыдущей главе, и бала, назначенного Карлом в самый день казни молодых людей, Карл занемог сильнее прежнего и переехал по предписанию врачей на свежий деревенский воздух в Венсен, куда переселился и весь двор, а через несколько дней, 30 мая 1574 года, в комнате короля неожиданно раздался громкий крик. Было восемь часов утра. В передней комнате кучка придворных что-то обсуждала с большим жаром, как вдруг послышался резкий вопль и на пороге королевской комнаты появилась кормилица короля Карла, заливаясь слезами и крича:

— Помогите! Помогите!

— Его величеству стало хуже? — спросил командир де Нансе, которого Карл освободил от всякого подчинения Екатерине и прикомандировал лично к себе.

— О! Сколько крови! Сколько крови! — сказала кормилица. — Скорей врачей! Бегите за врачами!

Врачи Мазилло и Амбруаз Парэ по очереди дежурили у больного короля, но дежуривший в этот день Амбруаз Парэ, увидав, что король заснул, отлучился на несколько минут.

Как раз в его отсутствие сильный пот выступил у короля, а так как капиллярные сосуды у Карла ослабли и расширились, то кровь стала просачиваться сквозь поры кожи. Кровавый пот испугал кормилицу, которая, не понимая действительной причины такого странного явления и будучи протестанткой, уверяла Карла, что это выходит из него кровь гугенотов, пролитая в Варфоломеевскую ночь.

Все разбежались искать врача, находившегося где-нибудь поблизости. Каждому хотелось показать свое усердие и привести Парэ, поэтому в передней комнате не осталось никого. В это время отворилась входная дверь и появилась Екатерина. Она быстро проскользнула через переднюю и торопливо вошла в комнату сына.

С потухшими глазами он лежал навзничь на постели и прерывисто дышал, все его тело покрылось красноватым потом; одна рука свисала с постели, и на кончике каждого пальца повисла капля рубинового цвета. Зрелище было ужасное.

Несмотря на такое состояние, при звуке шагов Карл приподнялся, видимо, узнав походку своей матери.

— Простите, мадам, — сказал он, глядя на мать, — мне бы хотелось умереть спокойно.

— Умереть от случайного приступа этой дрянной болезни? Да что вы, сын мой! Вы хотите довести нас до отчаяния?

— А я говорю, мадам, что у меня душа с телом расстается. Я говорю, мадам, что это — смерть, черт ее побери!.. Я знаю, что я чувствую, и знаю, что говорю.

— Сир, причина вашей болезни — в вашем воображении; после заслуженной казни двух колдунов, двух убийц, которых звали Ла Моль и Коконнас, ваши телесные страдания должны исчезнуть. Но остается ваша душевная болезнь, и если бы я могла поговорить с вами всего десять минут, я доказала бы вам…

— Кормилица, — сказал Карл, — побудь у двери, чтобы никто ко мне не входил. Королева Екатерина Медичи желает поговорить со своим любимым сыном Карлом Девятым.

Кормилица встала за дверью.

— Да, — продолжал Карл, — рано или поздно этот разговор должен был произойти, и лучше сегодня, чем завтра. Завтра, возможно, будет уже поздно. Но при нашем разговоре должно присутствовать еще третье лицо.

— Почему?

— Потому что, повторяю вам, смерть уже подходит, — продолжал Карл с пугающей торжественностью, — и каждую минуту может войти сюда — молча, без доклада, вот так, как вы. Сейчас наступила решительная минута; ночью я распорядился своими личными делами, а теперь надо распорядиться делами государства.

— А кого третьего желаете вы видеть? — спросила Екатерина.

— Моего брата, мадам. Велите его позвать.

— Сир, я вижу с удовольствием, что предубеждения, возникшие у вас не столько под влиянием физических страданий, сколько подсказанные вам чувством неприязни, начинают исчезать из вашего ума, а скоро исчезнут и из сердца. Кормилица! — крикнула Екатерина. — Кормилица!

Кормилица приотворила дверь.

— Кормилица, — сказала Екатерина, — как только придет господин де Нансе, скажите ему от имени его величества, чтобы он сходил за герцогом Алансонским.

Карл движением руки остановил кормилицу, собиравшуюся исполнить приказание.

— Мадам, я сказал — брата, — возразил Карл.

Глаза Екатерины расширились, как у тигрицы, приходящей в ярость, но Карл повелительным жестом остановил ее.

— Я хочу говорить с братом моим Генрихом, — сказал он. — У меня только один брат — Генрих; не тот, который царствует там, в Польше, а тот, который сидит здесь в заключении. Он и услышит мою последнюю волю.

— Неужели вы воображаете, — воскликнула Екатерина с несвойственной ей смелостью перед страшной волей своего сына — настолько ненависть к Генриху Наваррскому вывела ее из состояния обычного притворства, — неужели вы воображаете, что если вы находитесь при смерти, как вы говорите, то я уступлю кому-нибудь, а тем более постороннему лицу, свое право присутствовать при вашем последнем часе — право королевы, право матери?

— Мадам, я еще король, — ответил Карл, — пока приказываю я, мадам! Я говорю вам, что хочу переговорить с братом моим Генрихом, а вы не зовете командира моей охраны!.. Тысяча чертей! Предупреждаю вас, что у меня еще хватит сил самому пойти за ним.