Королева Марго. Любовь в Варфоломеевскую ночь

Кейлюс довольным тоном провозгласил:

— Ваше Величество, кролик пойман за шиворот!

Королева видела, что муж вернулся с прогулки во дворец, и решила посетить супруга. Хотя король, как обычно, был окружен своими миньонами, Луиза полагала, что должна находить способ выразить ему свое восхищение и признательность. Она была безумно благодарна выпавшей по воле Генриха на ее долю чести и пребывала в состоянии помрачения от произошедшего долгие месяцы, если не годы. Ей и в голову не приходило, что приверженность мужа женским украшениям, нарядам, пудре, помаде и прочей ерунде не вполне нормальна, а слишком тесная связь с молодыми людьми и вовсе вызывает насмешки, молодая женщина, никогда прежде не бывавшая при дворе, полагала, что так и должно быть. Тем более сыну не противилась и сама королева‑мать, а то, что разрешает мадам, осуждению не подлежит!

Но войти в покои короля не удалось, вернее, в кабинет, откуда доносился хохот миньонов и какие‑то странные звуки… Дорогу королеве заступил Агриппа д’Обинье:

— Мадам… позвольте посоветовать вам не входить туда… Его Величество занят…

Луиза наивно поинтересовалась:

— Чем это?

Объяснять д’Обинье не пришлось, потому что из кабинета, подтягивая на ходу штаны, выскочил тот самый паж… Вслед из открытой двери неслось улюлюканье миньонов. Едва не налетев на королеву, паж ойкнул и присел. Дальше было еще хуже, потому что одновременно из кабинета появился сам король, над штанами которого «колдовал» Кейлюс, а в двери, ведущей в коридор… королева‑мать!

Вот теперь бедный паж и вовсе потерял голову, он выпустил из рук край своей одежды и остался перед двумя королевами ниже пояса голым! На мгновение замерли все: Луиза, судорожно раскрывавшая рот в попытке что‑то произнести, Генрих и его миньоны с застывшим смехом, паж, в ужасе выпучивший глаза, и Екатерина Медичи, ставшая свидетельницей столь пикантной ситуации…

Первой пришла в себя королева‑мать, она зашипела… на невестку:

— Что вы здесь делаете, мадам?!

Луиза, судорожно вдохнув, попыталась промямлить:

— Я пришла к Его Величеству…

— Никогда не ходите туда, куда вас не зовут!

Екатерина уже развернулась и почти бросилась прочь из комнаты, невестка за ней. За дверью королева‑мать, так же шипя, посоветовала:

— Не вздумайте никому рассказать о том, что вы сейчас видели!

— Я… нет, что вы, мадам! Я…

Екатерина почти с сожалением смерила взглядом неудачливую невестку:

— Если бы смогли взять короля в руки…

Из глаз Луизы брызнули слезы, бедная женщина замотала головой:

— Нет, что вы…

Королева поморщилась:

— Конечно…

Перепуганный паж старался не показываться на глаза королю и его миньонам, но не тут‑то было, Генрих запомнил его аппетитные выпуклости пониже спины, а потому бедолага стал еще одним красавчиком Его Величества. Пришлось привыкнуть…

И снова дипломаты доносили своим правителям: «…Франция управляется безумцем и похожа на судно с совершенно пьяной командой… Недалеко и до рифов…»

Екатерина Медичи пыталась вразумить сына, но до него трудно было достучаться. Дю Гаст дал королю великолепный совет, как избежать материнского давления:

— Нужно всего лишь соглашаться, выказывать почтение и… поступать по‑своему.

Когда рядом были миньоны, Генрих чувствовал себя сильным и могущественным, ему так нравилось поклонение, создавалось впечатление величия, вседозволенности, могущества…

Что оставалось делать двору? Подражать королю в надежде получить благодеяния, тем более, науськанный своими любимцами, Генрих объявил о прекращении продажи государственных постов, от чего казна получала немалые деньги. Сама по себе отмена простой продажи государственных постов и привилегий была бы очень разумным шагом, потому что, купив какую‑то должность, человек предпочитал на ней не работать на благо страны, а либо доить казну, либо попросту бездельничать, ведь, чтобы отобрать эту должность, его следовало устранить или занимаемое место перекупить.

Но, отменив продажу (кстати, ее довольно быстро вернули, грешно терять столь щедрый источник доходов), Генрих не ввел занятия должностей действительно по заслугам, теперь он сам ставил на любую, и от его воли зависело, быть ли человеку министром или еще кем‑то. Вместо денежных мешков посты оказались отданы любимчикам, опустошавшим казну, но ничего ей не дававшим. Никто не мог поклясться, что толку от этих любимчиков больше, чем от тех, кого они сменили, зато теперь все зависели от короля.

Если раньше посты получали богатые и знатные, то теперь, наоборот, богатство и знатность давалась за… некоторые услуги королю… Его Величеству подражали, мужчины принялись с особым рвением завивать волосы, пудриться, носить безумное количество побрякушек и… заниматься мужеложеством, забросив дам. Что оставалось делать дамам? Отвечали тем же. Кому лесбиянство оказалось излишне противно, привлекали для развлечения слуг, не успевших подхватить гадкую склонность короля и его компании.