Королева Марго. Любовь в Варфоломеевскую ночь

Генрих даже замер, замерла и королева, сообразив, что в запале сказала то, чего уж никак не следовало говорить мужу. Но сказанное слово не вернешь, король повернулся к ней всем телом:

— Вы знали об этом, когда выходили замуж?

Пришлось быстро поправлять положение:

— Это не точно, чтобы завести ребенка, нужно очень постараться или полечиться на водах…

— Почему вы не сказали об этом моей матери?

— Повторяю, это не точно…

Она хотела солгать, что узнала позже… что в действительности у нее был выкидыш… но глаза Генриха смотрели столь требовательно, что солгать оказалось невозможно. И тогда Маргарита разрыдалась…

— Теперь я понимаю, зачем вам были нужны все эти нелепые требования с ванной или показное отвращение.

И снова Маргарита вынуждена была промолчать, хотя очень хотелось ответить. Он настолько уверен в себе, уверен, что не может быть женщины, которая бы его не хотела!

Королева рыдала, а сам Генрих быстро соображал. Узнать, что жена бесплодна, конечно, удар, это означало, что наследника не будет. Какой мужчина желал бы быть женатым и не иметь наследника? Из‑за этого можно потребовать развод, это основательная причина. Но развод сейчас, когда он отлучен от церкви, папа римский не даст. Конечно, можно через все переступить, заставить развести себя местного епископа, жениться снова, но всегда найдется тот, кто оспорит права ребенка, рожденного в новом браке, если родители женились против закона. А Генрих был королем и хотел, чтобы права его будущих детей не оспаривал никто.

Но почти сразу его мысли перекинулись от наследников и развода на саму Маргариту. Он понимал, что жена не лжет, ни о каком ребенке от Шамваллонна и речи идти не могло, королева сказала правду. И эта правда почему‑то ставила его выше ее, ведь он мог то, чего не могла она, — мог дать потомство! Генрих вдруг почувствовал себя много сильнее Маргариты, будто поднялся на ступеньку и теперь смотрел на нее сверху вниз. Мало того, эта правда давала ему власть над ней, Маргарита зависела от мужа, потому что он мог затеять развод, потребовать позорного врачебного освидетельствования, сделать ее тайну всеобщим достоянием! Нет, Генрих не собирался позорить жену, как это сделал ее брат, даже говорить ничего никому не намерен, но само сознание, что она зависит от его доброй или недоброй воли, возвышало и давало власть над этой гордой, острой на язык женщиной!

— Моя мать десять лет не могла забеременеть, а потом родила десятерых детей. Я буду лечиться, еще все впереди…

Это была правда, Екатерина Медичи так долго не беременела, что все решили, что она бесплодна, но потом дети посыпались как горох из мешка — ежегодно. Генрих мог бы ответить, мол, что за дети, все один другого слабее, однако лишь спокойно пожал плечами:

— Лечитесь, мадам.

Больше мира и доверия между ними долгих двадцать лет не было.

Нерак принял свою королеву неласково, не было ничего похожего на предыдущий приезд. Безусловно, свою роль сыграла прекрасная Коризанда. Дело в том, что пока супруга развлекалась и пребывала в Лувре, муж не счел себя обязанным хранить верность, как поступал и прежде, но любовница, появившаяся у Генриха за время отсутствия Маргариты, Диана д’Андуэн графиня де Грамон, прозванная прекрасной Коризандой, была не чета глупой Фоссез, эта акула не желала терпеть рядом королеву!

— Зачем она вернулась, Анри? Это просто шпионка королевы‑матери, она принесет только неприятности!

Вообще‑то Генрих был согласен с любовницей, потому что, кроме неприятностей, от возвращения супруги тоже ничего не ждал. Без нее как‑то спокойней.

Но размолвка с супругом оказалась не единственной, а новая любовница короля не главной неприятностью для Маргариты. Изменилось настроение не только двора, в Нераке больше не желали терпеть католиков! Свою роль сыграло создание Католической лиги, которую возглавили Гизы. Маргарита в собственном королевстве оказалась почти в осаде, мессы слушались в крошечной часовенке, где могли разместиться всего несколько человек, на католиков разве что не показывали пальцами. Так недалеко и до малой Варфоломеевской ночи… Генрих не без злорадства думал, что теперь гордая Маргарита поймет, каково ему было в Париже после их свадьбы. Он не задумывался над тем, что уж Маргарита в его бедах не виновата ничуть.

А королева чувствовала, как сгущаются тучи над головой. Она не задевала любовницу мужа, терпеливо сносила все, стараясь держаться подальше и потише, но вечно так продолжаться не могло. Уехать бы, однако теперь Генрих Наваррский выступал в той роли, в какой в Париже был Генрих Валуа: королеве запретили покидать Нерак!

Маргарита понимала, что бежать просто не дадут, да и куда? В Париж, где ее ненавидит брат? К Алансону, который, того и гляди, снова помирится с королем и матерью и легко предаст? В мире не было королевства, в котором Маргарита могла чувствовать себя в безопасности, а в протестантской Наварре не могла чувствовать себя в безопасности Маргарита‑католичка.