Королева Наташка

Пункт третий: никогда не верь иезуитам. Допускаю, что отец Моринелли — гениальный социолог. Он добился результата, ни разу не повысив голос и ничего не приказывая. Но, какая же скотина!!! Хотя бы мне мог намекнуть — «микрофон включен»? Все от первой передачи, в восторге, а я — чувствую себя полной дурой. Слегка утешает, что тетку, из-за которой у меня шарики за ролики заехали, теперь, тоже дурой считают. Быть в гостях у «самой» и не узнать её в лицо? Меня же весь город видел! Ага… на весах… в Ратуше, по местным понятиям — практически нагишом. Можно думать, кто-то на мою физию глядел. На ноги смотрели, на грудь… На материал, из которого одежда пошита… На колготки особенно внимательно. Идеальное инкогнито вышло. А всё почему? Чертов святоша мгновенно просчитал нас обоих. Можете представить разговор на равных между бедной прачкой и королевой, в Европе XVII века? За чашкой кофе? А он — смог… И организовал. Баба с пацаном так и не смогли поверить, что молоденькая девчонка в защитном комбинезоне, угощавшая их всех ужином — та самая, ужасная Druden… Ждали и боялись, когда появится «хозяйка». А я — без церемоний…

Перед кем выпендриваться? Не хватало, что бы тетка мне кланяться начала… Лучше б обругала. Я и то легче перенесла. Стыд ведь кромешный! Она же молодая совсем. Ну, на десяток лет меня старше. И уже — вся замордованная работой. Рот щербатый, глаза потухшие, плечи сутулые. Вдобавок — голодная. Что ей печенье? Какая удача, что рядом, в медицинском блоке, нашлась непочатая упаковка консервированного хлеба и банка паштета. Никаких хлопот с готовкой. Дерни за режущую нитку — пленка распалась, заранее нарезанный хлеб развалился ломтями. Рывок за кольцо и крышка жестянки годится как лопатка для намазывания бутербродов. Проспиртованный мякиш шибает в нос мерзким водочным духом (времени прожаривать — уже нет), но делать нечего. Кушайте, гости дорогие! Смотрите, я тоже ем! Подумаешь, белый хлеб… Обычная солдатская пайка.

Для нас — обычная. Неизвестно, ела ли когда-нибудь эта парочка белый хлеб в прошлой жизни. Сам отец Моринелли поднял брови (обязательно спрошу, чему он удивлялся, если расскажет, конечно). Для него, ради перестраховки, уточнила, что паштет рыбный. Мало ли… Вдруг, сегодня пост? Ничего, жует… Хорошо, что огромный кофейник полностью «готов к употреблению». Это значит, что в горячем настое, при кипячении, растворена банка сгущенки. Или две… Наши мальчики — как дети… поголовно любят сладкое. Расстарались.

Тетка с трудом сжимает ручку алюминиевой кружки и пытается аккуратно смаковать бутерброд, а не кусать сразу половину. Предлагать ей ополоснуть руки перед едой — не повернулся язык. Абсолютно белые отечные кисти, с распухшими суставами и изуродованными грибком ногтями, чисты болезненной белизной анатомического препарата. Щелок не щадит живую кожу, многочасовой силовой контакт с мокрым бельем калечит кости и сухожилия, словно клещи палача. Думаю, что придушить меня у дамы силенки бы хватило, но мелкая моторика — ни к черту. Фактически, она уже инвалид. Работает через силу, превозмогая боль… Муж погиб во время последней заварушки. Сын — единственная надежда на старости лет. Ведь мы его отпустим? А имперцы не ворвутся в город? На рынке рассказывали ужасные вещи… Сама не видела, не знает чему верить. Говорят, что ведьма, которая летала в Ратуше на весах, за жизнь и свободу, обещала монахам защитить город.

Значит, в самом здании она не была… Если меня и видела — издалека, мельком. Вот и отлично! Иначе, не уверена, что я смогла бы смотреть женщине в глаза. А она мне… Интересно, а подсунуть хворостину под мой костер (в случае традиционного приговора Трибунала) у неё б вышло ловчее, чем держать кружку? Уверена, что меня считают служанкой… Ровней… Отчего бы, не почесать языком с ближним кругом «той самой»? Ох! Все мои домашние заготовки пошли прахом. Приходится нести честную отсебятину, на скверном немецком…

Иезуит, скрывая веселые искорки в глазах, изредка встревает в разговор, легко разъясняя непонятные места. Вот ему верят безоговорочно. Под конец на меня даже слегка покрикивают, что бы не сбивала с мысли святого человека. И я рассказываю… и рассказываю. Как могу и понимаю. Про наше прошлое и про будущее.

Может ли армия взять Кронах штурмом или осадой? Уже нет… Почему? Потому, что здесь мы. Да мы… Я, ты (местоимение «вы» в немецком приходится употреблять очень осторожно), хорошие люди. Солдаты не пройдут! Они больше никогда (!) сюда не пройдут… А если, сегодня-завтра, у Максимилиана Баварского не хватит ума отозвать войска — то останутся здесь навсегда. Трупами, естественно. Да, фрау, вы поняли верно.