Королева пламени

Когда мы приблизились к дворцу, Хеврен свернул с дороги к главным воротам, направился к северной стене и куда менее пышному входу — Солдатским воротам. Они служили для стражи, слуг и временами для имперских узников. Я редко бывал в той части дворца и теперь неприятно поразился отсутствию порядка и ухоженности, свойственных жизни почтенных придворных. Повсюду суета, люди копошатся в мастерских, аромат пищи мешается с навозной вонью. Перед моим путешествием я бы брезгливо поморщился, попав сюда, но теперь я ощутил лишь мимолетное раздражение. За прошедший год мои чувства нередко подвергались испытаниям куда тяжелее.

Нас приветствовал мужчина, которого я помнил по суду над Аль-Сорной: мускулистый парень в простой черной одежде. Его толстые ладони сжимали кандалы. Не видя смысла протестовать, я спешился и покорно подставил запястья. Я ожидал угроз и проклятий, но мой тюремщик отнесся ко мне с глубоким почтением и поклонился, защелкнув кандалы.

— Милорд, я долго мечтал поговорить с вами, — смущенно сказал он и приподнял цепи. — Но не при таких обстоятельствах…

— Раулен, хватит, — оборвал его Хеврен.

— Почтенный командор, разве вы хотите отвести его прямо к императрице? — удивился тот.

— Защита императрицы — моя забота, не ваша. После аудиенции я должным образом сопровожу лорда Вернье в камеру.

Благодаря простой планировке ориентироваться во дворце очень легко. Все коридоры ведут в центр, где собирается императорский двор. Однако коридоры чрезвычайно длинны и оставляют достаточно времени для размышлений и неловких попыток разговорить собеседника.

— Можно ли поинтересоваться обстоятельствами кончины императора Алюрана? — осторожно спросил я.

— Ему было восемьдесят. Он дряхлел с каждым днем, — сухо ответил Хеврен. — Милорд, здесь нет места тайнам и подозрениям.

— А его последняя воля?

По традиции, когда император ощущал закат своих лет, он составлял завещание, восхваляя и одаряя тех, кто помогал его правлению, и оставляя наказы преемнику.

— Дары вам были обширны: земли на северном побережье, ежегодная пенсия, несколько редких томов из императорской библиотеки. Но вот позволят ли вам получить их, большой вопрос…

— Меня не интересует завещанное мне, лишь то, что император наказал преемнице.

Хеврен некоторое время шагал молча, и чем ближе мы подходили к дверям в тронный зал — двадцатифутовым исполинам из красного дерева, — тем мрачней делался Хеврен.

— Ей он оставил всего три слова, — наконец выговорил он. — «Забудь всякую роскошь».

— Хеврен. — Я остановился, принудив тем самым остановиться и его.

Окружающие нас стражники схватились за мечи. Не обращая на них внимания, я шагнул ближе к командору и тихо, но решительно заговорил:

— Она должна меня выслушать вне зависимости от того, осудят меня или нет. Она должна узнать то, что хотим рассказать я и эта женщина.

— Я солдат, а не советник, — произнес он.

Двери открылись. Хеврен не стал толкать либо хулить меня, но почтительно указал на вход. Я глянул на Форнеллу. Та с трепетом смотрела на тронный зал.

— Она желает моей головы, — поведал я Форнелле. — А когда моя голова покатится, пожалуйста, добейся, чтобы императрица выслушала тебя.

Толстые мраморные колонны поддерживали купол над круглым тронным залом. На круглом же возвышении посреди зала стоял трон. Других сидений в зале не было. Возвышение представляло собой шесть концентрических дисков, образующих ступени, на которых выстроились императорские сановники. Статус каждого определялся высотой ступени. Старшие военные чины занимали нижнюю ступень, на вторую и третью вставали юристы и ученые. Я был единственным в империи историком, удостоенным четвертой ступени. На пятой обычно стоял Светоч и те, кем более всего дорожил император. Шестая ступень всегда оставалась пустой как напоминание о том, что император все-таки несет бремя власти в одиночестве.

Я обвел взглядом советников, нашел несколько знакомых лиц. Все либо отворачивались, либо не слишком усердно изображали праведный гнев. Я удивился тем двоим, кого обнаружил на пятой ступени. Первый — Хорон Нестер Эверен, главнокомандующий имперскими силами. Его всегда было трудно разгадать, отчасти из-за его постоянной мрачности и гримас, отчасти из-за обширного ожога, полученного во время последней атаки на Марбеллис: вся левая половина лица превратилась в сплошной шрам от лба до шеи. Что думает обо мне второй человек на пятой ступени, разгадывать не пришлось. Имперский прокурор Мерулин Нестер Вельсус никогда не относился ко мне с приязнью. Я к нему тоже. Он всегда казался мне человеком, выискивающим слабости других, будто в подтверждение своей безграничной способности праведно судить. Видя его нескрываемую враждебность, я понял, что оправдались самые худшие предположения о тяжести моей грядущей участи.