Королева пламени

— Да уж вряд ли, — пробормотал он и вздохнул с облегчением, когда Дарена отошла к сундучку с горшочками и коробками, где лежали лекарства. — Надо думать, мой конь просто любит подраться.

Ваэлин занял подвал единственного уцелевшего в Варнсклейве здания, дома-крепости начальника гавани у въезда на мол. Дом был выстроен целиком из гранита. Разрушать его показалось воларцам слишком хлопотным. Королева со свитой расположились на верхних этажах, армия встала лагерем среди руин. Солдат опять прибыло — люди стягивались со всех окрестностей.

— Что конь, что хозяин, — процедила Дарена, и Ваэлин снова поморщился.

Они ссорились впервые после Алльтора, и Ваэлин задумался: так ли прочна их связь, как показалось? Битва закончилась быстро, что неудивительно, если учесть разницу в силах. Четверть часа, пока вырубили варитаев, — и воларцы кинулись наутек в разные стороны. Эорхиль бросились в погоню, нильсаэльцы прикончили раненых и предались освященной временем традиции: мародерству. К немалому удивлению Ваэлина, солдаты приветствовали его с суровым уважением, кланялись, салютовали копьями.

«Они что, не захотели видеть? — подумал Ваэлин. — Наверное, им проще верить в человека, одержимого безумной отвагой, на коне, одержимом Тьмой, чем в ослабевшего дурня, не способного удержать себя в седле, а меч в руке».

— Я почти погиб сегодня, — задумчиво и спокойно произнес он. Дарена не повернулась, но напряглась. — Ты же знаешь, я потерял свою песнь. Ты вернула меня, и у меня пропала песнь. А без нее… Дарена, я выронил меч.

Она обернулась и зло выпалила:

— Милорд, вы, кажется, жалеете себя?

— Да нет, я просто честен.

— A-а, так у меня тоже есть кое-что честное для вас, — сказала она, подошла, опустилась на колени, взяла его большие ладони в свои, маленькие и тонкие. — Я однажды видела, как мальчишка дрался, будто дикарь, в жуткой игре, где требовалось захватить флаг. Я посчитала игру слишком жестокой. Ненужно жестокой. Я и по сей день так считаю. Но у мальчика тогда не было песни. Ни единой ее ноты. Если бы она была, я бы ее ощутила. Ты всегда был больше, чем просто вместилище Дара, Ваэлин.

Дарена крепче сжала его руки.

— Дар — не мышцы, не кости и не умение, выученное с детства. Я не верю, что мастерство может пропасть за пару недель.

Она посмотрела вверх, встала. Она больше не злилась, выпустила его руки, обняла его голову, притянула к себе.

— Ваэлин, нам обоим еще столько надо успеть! Я верю, что ты лучше поможешь королеве и ее цели, если встанешь рядом с ней.

Она отступила на шаг, тепло улыбнулась, гладкая ладонь очертила путь с его лба на щеку. Затем Дарена поцеловала Ваэлина в губы.

— Ты все еще не нашел ключ от этой двери?

Немного позже она лежала, прижавшись к нему: маленькая, ладная. Она уместила голову у него на груди, тесно обняла, словно старалась отогнать холод. Они сошлись с Ваэлином в первую ночь после Алльтора и тогда почти не разговаривали. Они ничего не объясняли друг другу, но молча и без малейшего стеснения сплелись в темноте, притянутые тем, чего оба не желали и не хотели объяснять.

— Королева ненавидит меня, — выдохнула она, и ее дыхание взъерошило волоски на его груди. — Она пытается спрятать чувства, но я же вижу.

«А я только начал это подозревать», — с горечью подумал он и добавил вслух:

— Мы не нарушаем законов и никого не оскорбляем. А свои чувства есть даже у королев.

— А ты с ней… когда вы были молодыми, разве вы не…

Он хохотнул.

— Нет, такого не могло случиться в принципе, — заверил он, и тут в памяти всплыло лицо Линдена Аль-Гестиана. Прошло столько лет, а вина все еще не отпускает.

— Ты же не можешь не видеть: она любит тебя, — не унималась Дарена.

— Я вижу только королеву, за которой обязан следовать, — сказал он и подумал, что лучше пока не видеть ничего больше. — А что про нее говорят сеорда?

Она вздрогнула.

— Мне — ничего. Но я же не знаю, что они говорят друг другу.

Ваэлин заметил, что отношение сеорда к ним обоим сильно изменилось после Алльтора. Восхищение королевой и привязанность к ней превратились в настороженность. Ростки уважения к Ваэлину обернулись чуть ли не враждебностью.

— Но почему так? Отчего они боятся нас?

Она долго молчала. Наконец она приподнялась, уместила подбородок на сложенные руки. Лицо ее оставалось в сумраке, и лишь на глаза падал свет из маленького окна.

— Как и для людей Веры, для сеорда смерть — не проклятие, — сказала она. — Но сеорда верят, что душа уходит из тела не в иной мир, а остается в этом: в темных местах, в тенях, невидимая и невнятная живым. Душа уносит в тень все, что человек выучил при жизни, каждую уловку охотника, умение воина, знания, мудрость. В мире теней душа отправляется на великую бесконечную охоту, свободную от страха и сомнений. Исчезает все, что обременяло человека при жизни. Остается лишь охота. Люди иногда чувствуют души из мира теней. Наверное, ты видел, как в лесу сеорда суют руку в дупло или в тень от камня. Они надеются услышать шепот родных и любимых, ушедших в великую охоту.

— Когда ты вернула меня, я остался без Дара.

— Величайшего Дара, — подтвердила она.