Королева под снегом

Элиот приблизился, чтобы лучше разглядеть костюм и латексную маску. Морда как у орангутанга, воспроизведенная до мельчайшей морщинки, и длинная спутанная шерсть, черная, как у шимпанзе.

– Вау, как настоящий! Обалдеть.

– Вы себе не представляете, сколько часов потрачено на эти костюмы, чтобы придать им естественный вид тела обезьяны. Кубрик всё проверял сам, пришлось искать настоящих акробатов, актеров, способных подражать обезьянам и так же двигать руками. И ведь можно было поверить, что их руки действительно длиннее! Я была ненамного старше вас, Элиот, но всё помню, как будто это было вчера. Мы работали день и ночь с невообразимым рвением. А потом были долгие поиски костюмов для астронавтов. Вы не видели этот фильм?

– Нет, мне это ничего не говорит.

– Я непременно подарю вам диск. Это одно из первых появлений на экране искусственного разума, компьютера HAL 9000. Кубрик на несколько лет опередил всё научно-фантастическое кино.

Мало-помалу Мэдди заразила Элиота своим энтузиазмом. Она довольно быстро прошлась по костюмам и аксессуарам к «Заводному апельсину».

– Тогдашняя пресса бушевала, обвиняя Кубрика в апологии бессмысленного преступления. Фильм был снят с афиш, режиссеру угрожали смертью, ему пришлось бежать со всей семьей в Ирландию. Кубрик не был чудовищем, напротив, но он считал, что некоторые темы можно затрагивать только так, чтобы зрителю стало не по себе.

Затем она надолго задержалась у костюмов к «Барри Линдону», попутно дав Элиоту урок истории.

– Видите, по одной только форме этой треуголки…

– Чего-чего?

– Треуголки. Это головной убор, если загнуть поля к середине, он складывается, образуя три угла. Но форма со временем менялась, я, только взглянув на нее, могу вам сказать, какого года это мода, 1760-го или 1780-го. То же и с одеждой, обувью, прическами… Наша одежда говорит о нас, о наших привычках, о нашей эпохе, Элиот. Это неисчерпаемый источник удивления и несравненный ресурс, чтобы воплотить персонажа! Вы поглядываете на девушек, я полагаю?

Элиот кашлянул.

– Не на всех.

– Можете описать мне Саманту?

– Она… очень красивая. У нее черные кудрявые волосы, очень длинные. Она…

– Как она одета?

– Не знаю, она переоделась, когда я видел ее в последний раз.

– Если вы представите ее сейчас перед собой, на ней будет платье или джинсы? Пальто или куртка? Ботинки, кроссовки или балетки?

– Не знаю. Я как-то об этом не думал, – сконфуженно признался Элиот.

– А вы постарайтесь.

– Скорее джинсы, наверно. Будь она здесь, она бы понравилась мне в любой одежде.

– А если бы вы захотели подарить ей, ну, не знаю, какой– нибудь аксессуар, что бы это было? Пояс? Шарф? Сумочка? Браслет? Сережки?

– Я не знаю, – пробормотал Элиот.

Он всерьез запаниковал. С Мэдди всё было так сложно. Она смотрела на него лукаво, ожидая ответа, который он не способен был дать.

– Наверно, я бы ничего ей не подарил. Просто взял бы ее за руку, смотрел на нее, мы пошли бы гулять…

Элиот говорил серьезно, почти печально. Он думал не о Сэм, а о ее отсутствии, о пустоте, которую она оставила в нем, уходя, – он так и не привык к этой пустоте и каждый раз ощущал ее в груди, вспоминая ее красивую фигурку, скрывшуюся в коридорах метро.

– Вы правы, Элиот. Я, наверно, старомодна. О, смотрите, это великолепно!

Она показывала на кружева платья, надетого на манекен в экстравагантном парике.

– Это один из туалетов Марисы Беренсон, непосредственно вдохновленный картиной Томаса Гейнсборо. Когда фильм вышел, Милена, художница по костюмам, получила «Оскара» за лучшие костюмы в Голливуде. Она была невероятно талантлива. Какое чудо! Всё из натурального шелка. Посмотрите, какие линии ткани, какой элегантный покрой! Я всегда немного жалела, что работала в этом фильме только с мужскими костюмами.

Элиот невольно улыбнулся. Было трогательно видеть простодушный восторг старушки.

– Одежда – это целый мир, Элиот! Даже народы, которые живут якобы нагими, всё равно украшают тело и прическу. Я вам наскучила?

– Ничего подобного, Мэдди. Мне повезло увидеть всё это вашими глазами.

– Вы не смеетесь надо мной?

Она отчего-то утратила уверенность, легкий надлом слышался в голосе, Элиот вдруг осознал это и удивился, что ее может беспокоить его мнение.

– Я серьезно. Я правда так думаю.

Она поглаживала кончиками пальцев края своей шали.

– У меня было много возлюбленных, и я всегда хранила что-нибудь на память о них. Знаете, приятно получить от любимого человека что-то, что можно носить на себе. Подумайте об этом для Сэм.

Элиот засунул руки в карманы парки.

– Всё равно я даже не знаю, где она живет.

– Зато я знаю. Идемте, досмотрим выставку.

37

В последовавшие за этим недели Элиот написал добрых два десятка писем и исчеркал полдюжины конвертов.

Всё ему не нравилось. Сэм ушла после их ссоры в метро, в которой за ним, к сожалению, осталось последнее слово. Как обратиться к ней? Он пробовал разные формулировки: «Дорогая Саманта»; «Хелло», «Сэм»; «Здравствуй, Сэм»; «Сэм» или самый простой и самый радикальный вариант: «Привет!»