Королева праха и боли

– Мы проведем так несколько дней, чтобы ты оправилась. Я позабочусь о тебе. Потом мы спровоцируем моего брата, дабы он вошел в свою оболочку, и потребуем, чтобы он вернул тебе дыхание жизни.

Я потянулась, убрала с его лица черные пряди.

– Думаешь, он согласится?

– Если я смогу убедить его в своей решимости, может, и согласиться. – Что бы Енош ни увидел на моем лице, он торопливо принялся меня успокаивать: – Я разберусь с братом. Мне нужно лишь, чтобы ты доверяла мне и надеялась. Сможешь преисполниться надеждой для меня?

– Я смогу все, что тебе потребуется.

Если только это вернет мне ребенка.

Глава 17 Енош

Я всегда верен своему слову.

Я бог, жаждущий мести.

И все же я лежу здесь, на кровати, покачивающейся в футе над землей, под ивой в саду моей жены, и время идет мимо нас.

Я отодвинул обиды в сторону до поры до времени ради того, чтобы наслаждаться прикосновениями своей женщины. Тем, как она вычерчивает буквы под моей лопаткой. Подергивает меня за волосы. Водит пальчиком по моим ребрам.

Когда движения ее замедлились, я глухо простонал, уткнувшись в меха:

– Не останавливайся.

И почувствовал, как вспыхнули ее щеки.

– Я думала, ты уснул.

– Если бы я уснул, твое сердце остановилось бы. – В эти дни праздных разговоров и близости, сползая в уютную тишину и покой, я узнал, что такое истинное блаженство. – Твои прикосновения… завораживают.

Ноготки Ады, легонько царапая, поползли вдоль моего позвоночника, и волоски на моей спине встали дыбом.

– Не холодно?

– Холод – это все, что я когда-либо знал, любовь моя. – Я медленно моргнул, открывая глаза, вытянул ноги, глубоко вдохнул и положил ладонь на ее щеку. – Скоро ты снова согреешься. А пока я буду биением твоего сердца, стуком твоего пульса, бегом твоей крови и солью твоих слез.

Нежная улыбка тронула ее губы, вновь розовые от постоянного притока заемной теплой крови, которую я гнал по ее венам.

– Когда мы отправимся?

– Как только приведем себя в должный вид. – Другой рукой я потер собственную щеку, гладко выбритую после нашего недавнего совместного купания. – Черная норка, белая лиса, бурый соболь. Выбирай.

– Черная норка.

– Прекрасный выбор. Но сперва…

Когда я перекатил ее на спину и пристроился между ее ног, она сделала жалкую попытку оттолкнуть меня:

– Ты же только что!..

– М-м-м, да, и самым любопытным образом.

О, мой брат назвал меня скучным, но любил ли он когда-нибудь женщину на дне горячего источника, утопая, преисполнившись теплом и счастьем? Как же это было удивительно и странно – наполнять Аду семенем, пока твои легкие наполняются водой, зная, что ты не способен умереть, но поддаваясь, однако, предсмертной панике.

– Ты отвергаешь меня? – Стиснув ее запястья, я задрал их у нее над головой, чтобы веревки из волос, на которых висела наша кровать, оплели ее руки. – Скажи, маленькая, что произойдет, если ты не позволишь мне прикасаться к тебе?

Вспыльчивая штучка, она поставила ножку мне на грудь и пошевелила пальчиками.

– У меня все пламенеет, а ты отказываешься облегчить эту боль.

– Потому что хочу, чтобы ты чувствовала меня между своих ног еще долго после того, как мы отстранимся друг от друга. – Отодвинув ее ногу, я опустил голову, чтобы поцеловать нашего ребенка – как и обещал. – Ты считаешь, да?

Она так очаровательно хихикала и вертелась, когда я целовал ее в живот.

– До стольких я считать не умею.

– Я тебя научу, но только позже, потому что солнце за вратами уже высоко поднялось.

И все же я поцеловал ее шрамы еще с десяток раз, чтобы горячие поцелуи просочились к ней в живот. Я не чувствовал свое дитя, так что прикасался к нему единственным доступным мне способом. Сконцентрировавшись на крохотной пустоте, я осыпал ласками все вокруг нее, давая знать, что я здесь, что никогда больше отец не подведет своего ребенка.

Наконец, когда губы совсем онемели, я встал, наклонился и поднял Аду, сняв путы и одев свою жену соответственно случаю.

– Согревать тебя будет непросто, потому что земли еще спят под снегом, а ветра дуют пронизывающие.

– Так вот почему наряд так тяжел.

Она бросила взгляд на окутавшее ее платье с длинными рукавами-трубами, высоким воротом с костяными пуговицами в форме крошечных малиновок и толстой норковой накидкой, легшей ей на плечи. Наряд дополняли подбитые мехом перчатки из черной кожи и такие же сапожки.

Потом я сотворил одежду и для себя – тоже из черной кожи с оторочкой из норки.

– Тебе нравится?

Ада выскользнула из моих рук и закружилась на месте так, что юбка ее платья развернулась веером, а норковые шкурки распушились.

– Прекрасно, как и все, что ты создаешь.

– Я еще не закончил.

Она вздрогнула, когда волосы ее сами собой заплелись в золотистые косы, улегшиеся на голове гнездом, придав ее лицу выражение неподдельного изумления. Ох, какую же малую толику моих сил она видела. Над затылком ее затрепетали перья ворона, создавая черный ореол короны.

Протянув руку, она коснулась пальцем обновки, и глаза ее удивленно расширились:

– Перья.