Королева согласна

— Как?! — отпрянула Тася и тут же нашлась, улыбнулась осторожно: — А-а, я поняла, ты шутишь, Киаточек. Но это какая-то не очень шутка…

Киату нахмурился и, глотнув воздуха, бросил жёстко, как только мог:

— Никаких шуток! Ты достала меня уже! Надоела! Глупостями своими! Болезнями! Я не люблю тебя! И имя у тебя дурацкое, Тася. Уж звалась бы Анастасией!

Тася жалобно посмотрела на него и быстро-быстро заморгала, растерянная. На её ноге лишь пару штрихов осталось от ещё вчера ужасающей на всю лодыжку расползшейся вязи. Работает! Боясь, что всё вернётся, Киату тряхнул Тасю за предплечья и проорал в лицо:

— Я не люблю тебя! И никогда любил! Думал, использую и разбогатею, сделав своим имуществом, а тут и не жениться! Да зачем ты нужна?! Только втягиваешь во всё новые неприятности!

У Таси задрожала нижняя губа, а глаза наполнились слезами. Он не выдержит этого! И потому закричал ещё громче, чтоб уж дошло, наконец:

— Не люблю я тебя! Пойми ты уже и не приставай с поцелуями! Меня воротит от них! Навязали мне тебя, и думают, что я молчать стану?! Нет уж! Хватит! Убирайся!

Глаза Таси вспыхнули обидой и гневом, слёзы в них высохли, и она оттолкнула его от себя:

— Да знаешь что, знаешь?! Сам… ты сам иди… Я… я… не навязываюсь…

Тяжело дыша, Киату шагнул к ней и беспардонно задрал подол ночной рубашки — от вязи не осталось и следа, даже точки крови на месте, где была привязка, больше не было, всё затянулось здоровой, розовой кожицей. Раскрасневшись, как никогда за эти дни, Тася встряхнула головой и отступила назад:

— Что ты делаешь?! Уходи… Пусть я и глупая джива, я даже тебе не позволю так… Уходи…

— С радостью, — процедил сквозь зубы Киату и бросился прочь из каюты. Выскочив на палубу, чуть не сбил с ног Риту. В голове тикало, сердце сжалось так, что он не знал, как дышать. Сквозь туман и озноб, Киату мотнул головой в сторону каюты.

— Проверь Тасю… Не должно быть привязки! Только молчи ей об этом! — он схватил Риту за грудки и прорычал не своим голосом: — Молчи, поняла? И всем скажи!

— О какой привязке? — вдруг недоумённо спросила Рита. — Кого ты куда привязал? К кровати? Зачем? Не понимаю.

— Хор-рошо! — прорычал-просипел Киату и рванул за мачты, мимо камбуза, а потом в грузовой трюм.

Там остановился за тюками с мукой и осел тяжело на грубо сколоченный ящик. Всю ногу жгло и саднило. Он стянул сапог и задрал штанину: вторая чёрная жемчужина набухала, как клещ, пьющий кровь, над пяткой, а сизая вязь разрасталась по коже вверх к колену, словно её прямо сейчас нещадно татуировали изнутри. То же самое происходило на руке. Но всё это были пустяки. Просто царапины. Киату задыхался. Он умирал от любви.

Глава 18

Ничто так не объединяет женский коллектив, как лозунг «Они все козлы!»

Я плакала навзрыд, а Галя, Ариадна, Аня и Рита собрались вокруг меня, преданные куда больше, чем после священной присяги дживе, и выдавали недовольство противоположным полом, каждая кто во что горазд. Аридо попытался протиснуться в каюту и посочувствовать, но был дружно послан… на палубу.

— Гад и сволочь! Ну, мы ему покажем! Всем покажем, выдрочка! Этот пиратище не лучше, чем Витька Козлевич! А ты знаешь, что мне говорил Витька? — грозила куда-то в сторону Морны кулаком Крохина. — Что я особенная! Что от моих глаз солнце сияет ярче, а от медалей ещё ярче! А сам… ну ты знаешь!

— С Витей я просто танцевала, а Киату я люблю-ю-ю, — растирала я слёзы по щекам. — Он моя первая любовь! Если не считать Джона Сноу…

— Так у тебя ж вроде ещё Арсений был какой-то, — вставила Аня Фуц.

— Это и был Джон Сноу, — прорыдала я, а Рита подсунула мне стакан воды.

Аня встряхнула рыжими спиралевидными кудряшками и заявила:

— Тогда точно первая любовь! Да ты не реви, Таська! Знаешь, какая у меня была засада с первой любовью?! Я ему крутую машинку за карманные деньги на день рождения купила, а он все мои новогодние конфеты шоколадные из подарка сожрал!

— Машинку? Конфеты? — моргнула Грымова. — Какие-то у вас странные ролевые игры.

— Так то в детском саду было! А в школе я влюбилась, а он мне списывать не давал, ботан! А ещё отличник! Зато другой дал, Костик, милаш такой был, но приставучий.

— Ранняя у тебя любовь, — удивилась Рита.

Крохина снова вступила:

— Да это ещё что! Я впервые в два года влюбилась. Папа мне как раз голову сбрил налысо, чтобы кудри хорошо росли…

— Не помогло, — заметила Грымова.

Крохина отмахнулась и, ничуть не обидевшись, продолжила:

— Так вот, а я испугалась щетины на голове, колючее же отрастало, и ходила только в чепчике или в косыночке, зато влюбленная! Чуть меня родители за порог выпустят, а я бегом через три этажа к нему и давай стучать: «Андрея, моя Андрея, я пришла к тебе»!

— А он? — спросила я, вытирая нос подолом ночной рубашки.