Королева сплетен в большом городе

— Мадемуазель, — говорит он и кладет руку на мое плечо. — Это не потому, что я считаю, будто у вас нет таланта. Просто у нас очень маленькая мастерская. А мои сыновья сейчас учатся в колледже. Это очень дорого. Я не смогу платить зарплату еще одному человеку.

И тут я с изумлением слышу, как мои губы произносят четыре слова, которые я не надеялась говорить в течение ближайших пары миллионов лет. Сразу же после этого мне хочется себя застрелить. Но поздно. Они уже вырвались:

— Я буду работать бесплатно.

Боже! Нет! Что я говорю?

Но это сработало. Месье Анри заинтригован. Его жена улыбается так, как будто выиграла в лотерею.

— Вы имеете в виду обучение? — Месье Анри опускает бифокальные очки на нос, чтобы рассмотреть меня поближе.

— Я… я… — Боже! Как я выпутаюсь из этой истории? Я ведь даже не знаю, действительно ли хочу этого. — Да, что-то вроде. А потом, когда вы увидите, как много я работаю, мы сможете предложить мне платное место.

Это уже лучше. Именно так я и поступлю. Я буду работать на него как подорванная, и он не будет знать, как обходился без меня раньше. А потом, когда он без меня уже не сможет, я пригрожу тем, что уйду, если он не будет мне платить.

Уверена, это не лучшая стратегия, чтобы получить работу. Но в данный момент другой возможности у меня нет.

— Договорились, — соглашается месье Анри. Он сует очки в карман и протягивает мне руку. — Добро пожаловать.

Пожимая в ответ его руку, я чувствую каждую мозоль на его пальцах и ладони.

— Спасибо.

Глядя на это, мадам Анри замечает на чопорном французском:

— Она и впрямь такая дуреха!

Как правильно выбрать свадебное платье.

Краткая инструкция от Лиззи Николс

Что вы знаете о длине шлейфа свадебных платьев?

В основном шлейфы бывают трех типов длины:

короткий шлейф — он едва касается пола;

шлейф для венчания в церкви — его длина около 4 футов;

шлейф для венчания в соборе — длина 6 футов (или еще больше, но только если вы принадлежите к королевской семье).

Глава 7

Лучший способ сдержать слово — это вообще его не давать.

Наполеон I (1769–1821), император Франции

Я измеряю окна и кровать в квартире Чаза и Шери и плачу. И не могу остановиться. Я совсем расклеилась. Я понятия не имела, что дома кто-то есть. Поэтому, когда сонный Чаз выходит из спальни, держа в руке измятую книжку в мягкой обложке и произносит: «Господи, что ты здесь делаешь?», я взвизгиваю, выпускаю из рук сантиметр и начинаю падать.

— С тобой все в порядке? — Чаз протягивает ко мне руку, чтобы удержать, но уже поздно. Я падаю на пятую точку прямо посередине его гостиной.

Это все из-за их кривого паркета. Он во всем виноват.

— Нет, — всхлипываю я, — не в порядке.

— Что случилось? — Не могу сказать, что Чаз смеется, но все-таки уголки его рта подозрительно дрожат.

— Это не смешно, — заявляю я. Жизнь на Манхэттене практически лишила меня чувства юмора. Конечно, когда мы с Люком лежали в постели или, развалившись на диване его мамы, смотрели по ее же плазменной панели (искусно спрятанной за подлинным гобеленом шестнадцатого века, изображающим пасторальную сцену) шоу «Выдохни и танцуй», все было прекрасно.

Но через минуту после того, как Люк уходил на занятия — с девяти до пяти ежедневно, — все мои комплексы по поводу ненадежности моего положения возвращались, и я опять начинала думать, что сейчас как никогда близка к тому, чтобы вылететь из Нью-Йорка, как Кати Пенбейкер, и что единственным отличием между нами является то, что я не страдаю, как она, распадом личности.

Что клинически доказано.

— Прости, — говорит Чаз. Он смотрит на меня сверху вниз и старается не улыбаться. — Скажи мне, пожалуйста, почему ты рыдаешь в моей квартире средь белого дня? Люк не разрешает тебе этого делать в доме ею мамы или есть какая-то другая причина?

— Нет. — Я все еще сижу на полу. Так удобнее плакать. Чаз и Шери тщательно убирают свое жилище, и поэтому я не боюсь испачкать платье. — Шери отдала мне ваш запасной ключ, чтобы я померила окна и кровать. Я собираюсь вам сшить шторы и покрывала.

— Ты нам сошьешь шторы и покрывала? — радуется Чаз. — Здорово. — Увидев, что я продолжаю плакать, он перестает улыбаться. — Или нет. Если ты плачешь из-за этого.

— Я плачу не из-за покрывала, — говорю я, вытирая слепя тыльной стороной ладони. — Я плачу потому, что я неудачница.

— Раз так — надо выпить, — вздыхает Чаз. — Налить тебе чего-нибудь?

— Алкоголь не решит проблему, — завываю я.

— Не решит, — соглашается со мной Чаз, — но я весь вечер читал Витгенштейна, и он помог мне избавиться от мыслей о самоубийстве. Ты присоединишься ко мне? Я собираюсь сделать джин с тоником.

— Да-а-а, — икаю я. Вдруг немного джина приведет меня в порядок? У бабули это всегда получалось.