— После танцев я уговорил отдать меня на бокс, но быстро ушел оттуда. Не понравилось. Потом меня отправили на робототехнику… В общем, я много где побывал и много чего попробовал. Мать говорила: это чтобы дома не засиживаться и не бездельничать, как одноклассники. Дольше всего я протянул как раз в музыкалке. Играл на фортепиано. После окончания притрагивался к нему только на семейных праздниках. Бабушка подарила на одиннадцать лет огромную махину — так до сих пор и стоит в моей комнате у родителей. Я не испытывал ненависти к музыкальной школе, но и особого восторга — тоже. Сейчас иногда играю. Купил недавно синтезатор поностальгировать. Я не виню родителей, как Оля. Я очень долго был послушным и не бунтовал, а она перестала давать им жить спокойно уже в тринадцать. Я даже завидую ее храбрости. Думаю, что сам вырвался поздновато…
— Как?
— Пообещал окончить универ. Но перестал там бывать уже на третьем курсе. Вместо этого стал подрабатывать, чтобы купить приличный фотоаппарат. Потом тайком ходил на курсы фотографии. Сделал себе соцсети, фоткал знакомых и знакомых знакомых — и пошло-поехало. Университет все-таки окончил, сунул синий диплом отцу в руки и съехал.
— А Оля у вас в семье компромиссов не ищет.
— Не ищет. Мы действительно похожи, но она посмелее. Видит, что со мной прокатило, думает, что сделает все так же, но минуя университет.
— У нее может получиться, — заметила Лина.
Глеб прищурился.
— Делаешь выводы по разговору с ней? Или по раскладу?
— Считай, что это одно и то же.
— И то верно.
Он сложил на столе скрещенные руки и опустил на них подбородок, задумчиво сдвинув брови.
— Все мы хотим что-то родителям доказать. И приходится потом разгребать последствия этих попыток заслужить одобрение. Справишься с одним — придет что-то другое. Придут другие люди. Бесконечная борьба с тем, с чем бороться бессмысленно и нелепо, но остановиться и признать это не всегда получается. А в конце концов неизбежно начинаешь бороться и с самим собой. Надеюсь, Оле с этим больше повезет.
Лина вспомнила Диму и нахмурилась.
Она не могла поставить себя на его или Глеба место, потому что ее картине мира мама ничего не требовала и была хорошей, а папа… папа просто был когда-то. Однако ей казалось, что она прекрасно понимает, о чем речь.
От Глеба не ускользнула перемена в ее лице. Следующий вопрос был ожидаемым.
— У тебя не было проблем с родителями? То, чем ты занимаешься — потенциально сомнительная вещь для большинства людей.
Лина взглянула в глаза Глеба.
— Мама принимает то, что я делаю, даже с большей охотой, нежели я.
Точка в конце предложения была достаточно почти осязаемой, но Лина не винила Глеба за то, что в их непрерывном диалоге он открыл рот, чтобы задать логичный вопрос, а догадка догнала его только на середине фразы.
— А что… — он осекся и закрыл рот.
— Он был пьяницей и не дожил до тех лет, когда меня можно было начать осуждать, — сухо ответила Лина.
Глеб молчал, но молчание это не было неловким. Оно давало возможность либо выговориться, либо переключиться. Лина выбрала бы второе, но продолжение с языка слетело слишком быстро и легко.
— Но он бы осудил меня за другие вещи.
По крайней мере, она предполагала именно это. У нее ведь так и не вышло узнать, как бы он отреагировал тогда на воровство. Трезвого отца она помнила уже с трудом, а пьяный сделал бы что-то ужасное. По телу прошла дрожь от фантомной затрещины.
Глеб выпрямил спину и с беспокойством оглядел Лину.
Прозвучало, видимо, не очень.
— Ты не подумай ничего такого, — легкомысленно бросила она. — Это фигня на самом-то деле. Мелочь… Мне не мешает жить. Просто отец бы не одобрил.
Да и мама бы тоже. Какое счастье, что она не знает!
— Тогда… наверное, не стоит размышлять о вещах, которые, по-твоему, не одобрил бы тот, кто уже никак не подтвердит твои догадки, не думаешь? — неуверенно произнес Глеб. — Особенно если это не мешает тебе жить. Я делаю много чего, что не одобряют родители, но эти вещи делают меня счастливым, так что…
— Я выразилась неправильно, — перебила Лина. — Эти вещи не очень хорошие. Они как… как недостатки.
Лина не собиралась делиться с Глебом секретами, тем более таким стыдным, но зачем-то пыталась объясниться, ничего не раскрывая и не уточняя. И выходило абсурдно — она слышала себя и ужасалась. Какие недостатки? Воровать у людей — это она только что назвала недостатком.
— Короче, нет, забей, — пробормотала она, опустив глаза. — Ты просто говорил о проблемах с родителями и… да все правильно в общем-то говорил. И мой ответ на твой вопрос — нет, с мамой у меня, к счастью, все хорошо. Она беспроблемная. А так как отца нет, значит и проблем с ним тоже нет.
Лина взглянула на Глеба, чтобы убедиться в том, что такой откровенной лжи после ее нервных потуг правильно выразиться поверить трудно. Он не поверил.
— Все нормально, — сказал он. — Прости за неудобный вопрос. И что потревожил им.
Потревожил — это мягко сказано.