Королева в раковине

В кибуце говорят: первым делом, руки, потом — голова. И от этого чувство неполноценности, все более укореняется в ее душе. Ручной труд определит ее положение в обществе! Ум и широкое образование не дают никакого дополнительного преимущества. Положение ее плачевно. Ей не за что уцепиться. Инструктор считает ее поверхностной и недалекой. Молодежное движение клеймит ее характер. Она вечно находится в оппозиции. Ее можно унизить. Боже, что-то с ней не в порядке! Члены кибуца совершают чудеса на этой трудной сухой земле. Пустыня расцветает под шершавыми, в ранах, со сползающей кожей от ожогов и сухости, руками. И земля покрывается зеленью и цветами. Но где ее место в этом чудном трудовом мире?

Она мечтала о стране Израиля, и вот же, чужда здесь всему. Кибуц совсем чужд. Нет у нее места в мире. Нацисты отобрали отчий дом. Надо разрушить и ностальгию по разрушенному дому. Существует цель, и надо приноровиться к ней. Она обязана завоевать страну Израиля. Она напишет письмо Рахели Янаит Бен-Цви, чтобы сильный ее образ укрепил немного и ее, Наоми.

Семья Прагеров объединилась и снова разошлась. Отец Рени освободился из концлагеря Дахау и приехал с женой в кибуц Мишмар Аэмек. Трое их детей в растерянности. Мать Рени рисует идиллическую жизнь в Берлине. И чем сильнее ощущает опасность со стороны арабов, тем более расписывают оставленную ею любимую родину. На разговоры о близящейся катастрофе германского еврейства она отвечает, что нацисты нуждаются в экономической мощи евреев. Они не смогут ее уничтожить начисто. Рассказывала о том, что предприятия и бизнес евреев продолжают работать, и нацисты им не мешают. И вообще, евреям в Германии неплохо. «Замкнутость и отдаленность евреев имеют даже свои положительные стороны, — поддержал ее господин Прагер, — возникает солидарность в еврейских общинах. Вместо немецкой «зимней помощи», которая прекратилась для бедных евреев, создана своя еврейская. В еврейских школах, вытесненных из общегерманского просвещения, ученики изучают еврейские традиции, и даже получают профессиональное образование, если они решат жить в других странах».

Слушатели, окружающие берлинцев, не верят своим ушам. Ведь отец Рени — личность уважаемая. Он и его жена ведут странные успокоительные речи. Оказывается, еврейский дух в Германии расцветает с ростом культурных еврейских организаций и выступлением еврейских писателей и актеров, естественно, лишь в закрытом кругу евреев. При поддержке сионистов, углубилась еврейская автономия и укрепилась еврейская идентичность.

Удивлению не было предела: как можно существовать евреям при позорных нюренбергских законах? А что с законом о «германском гражданстве в Рейхе» и законом о «защите германской крови и чести», лишающем евреев гражданских прав и, по сути, делающем их узниками гетто, подверженным любому произволу?

Родителей Рени это не очень волнует. Эти законы, говорят они, по сути, определяют законную основу для существования евреев Германии. В этой новой реальности они будут существовать, как отдельная автономная группа, и ничего плохого им не сделают.

Это иллюзия, которую рисуют евреи, бегущие от одного насилия к другому, отвечает про себя Наоми господину и госпоже Прагер. Лотшин и все еврейство Германии в опасности! Родители Рени сами себя обманывают.

Страна Израиля кровоточит. Пламя арабского восстания, вспыхнувшее весной 1936, вновь воспламенилось. Головокружительный экономический рост крепнущего еврейского поселенческого анклава и демографические изменения в нем привели к призыву арабского совета — сеять смерть и разруху в среде сионистов. Столкновения, убийства, перекрытие движения транспорта, поджог полей, выкорчевывание фруктовых садов, плантаций, диверсии на нефтепроводе из Хайфы в Ирак. Арабские лидеры изрыгают проклятья, с целью пробудить сопротивление, побудить к грабежам и убийствам. В еврейских поселениях гибнут люди, а в среде поселенцев разгораются бурные споры о путях сопротивления.

В кибуце Мишмар Аэмек большинство за сдержанность, за братство народов, несмотря на кровопролитие на дорогах. Руководство всего ивритского анклава также требует воздержаться от актов мести. «Из моральных принципов нельзя проливать кровь невинных арабов», — призывают Берл Кацнельсон и Давид Бен-Гурион. Часть анклава соглашается с этим, часть же клеймит слабость и беспомощность ивритского руководства. В диаспоре евреи не поднимали головы, и вот, здесь они снова не способны себя защищать. Чувство бессилия крепнет, и Бен-Гурион боится взрыва. Он призывает к сдержанности, боясь, что британцы не поддержат евреев. «Из политических соображений нам нельзя идти по пути арабов, если мы не хотим потерять над собой контроль из-за, в общем-то, справедливого недовольства и горечи, и неумения сдерживать себя».