Королева в раковине

Молодой раввин проталкивался между обескураженными участниками собрания. Он обошел зал, поднялся на возвышение и повысил голос:

— Не беспокойтесь. Бог Израиля не обманет свой народ. Гитлер успокоится. Фон Папен сделает его умеренным.

А были и такие евреи, которые считали, что не стоит сразу отвергать нацистов. Крикливый канцлер умерит свой пыл, став ответственным за власть. Нацистская идеология по книге Гитлера «Майн кампф» — «Моя борьба» — не будет им реализована. Уже были такие прецеденты в мире. Лидеры отрезвели, обнаружили солидарность всего германского народа и взяли ее за основу своей политики.

Молодые сионисты ушли с собрания в свой клуб. Они пели народные ивритские песни. Воспитатели говорили о новом положении и его последствиях. Приказали воспитанникам не приходить в школу в форме. И вспомнили британские законы об ограничении репатриации евреев в подмандатную Палестину. Когда же они вышли на улицу Бароненштрассе, то от изумления их ноги, казалось, приросли к земле. Навстречу им нескончаемым строем шли маленькие девочки, и впереди них колыхался плакат, на котором было написано большими светящимися буквами: «Мы, маленькие девочки, клянемся, что наша жизнь принадлежит нашему любимому фюреру». Потрясенные воспитатели и воспитанники не сводили глаз с малышек. Когда колонна детей прошла мимо, воспитатели решили посмотреть, что происходит на массовых собраниях у здания главы правительства. На улице смеркалось. И несмотря на предупреждение Гейнца, брюнетка Бертель заупрямилась и присоединилась к группе светловолосых воспитанников.

У рейхстага было столпотворение. Она пробивала себе дорогу среди миллионов людей, стоящих на тротуаре перед темными окнами здания и в экстазе орущих здравицы победителям. Лишь прямоугольник одного окна был освещен, и в нем было видно лицо Гитлера. Он приветствовал поднятием руки заходящуюся в истерике толпу, и море рук вздымалось в его сторону, сопровождаемое почти нечленораздельным ревом тысяч глоток: «Да здравствует наш вождь!», «Германский вождь — германскому народу!», «Да здравствует Адольф Гитлер!». На дорогах свирепствовал ужас. Команды следовали беспрерывно: «Стоять смирно!» «Выразить почести мертвым».

Юноши несли черные знамена с большими белыми буквами. Каждое такое знамя провозглашало имя бойца, павшего во имя Гитлера.

Представители государств, официальные делегации продолжали прибывать в столицу со всех концов мира с поздравлениями новому канцлеру. Шествия и церемонии в центре города, массовые марши поклонников Гитлера, его оппонентов и просто любопытных длились всю неделю.

Нацисты ликуют. Их банды, опьяненные победой, грабят имущество и магазины евреев. Подстрекательские речи беспрерывно звучат по радио.

На веранде около бассейна молодые члены семьи сидят молча, погруженные в себя. Старый садовник Зиммель сидит вместе с ними на скамье, оглушенный горем, и посасывает трубку, выпуская густые клубы дыма. Зиммель, верный социал-демократ, охвачен трауром по своей партии, оказавшейся такой слабой, что не смогла сохранить Веймарскую республику. Обычно веселая компания ныне погружена в глубокую депрессию и безмолвие. Стены бассейна поглощают каждый звук или нечаянно оброненное слово. Дед закрылся в своей комнате. Он говорил, что всем следует уехать в его усадьбу в Пренслау, а сам вернулся оттуда уязвленным до глубины души. Из всех соседей по имению только барон обрадовался, увидев его. Не так повел себя человек, бывший его душевным другом десятки лет. Дед вошел к нему в трактир, находящийся в глубине леса, забитый народом, в надежде излить другу душу. Но тот повернулся к нему спиной. Дед понял, что ему лучше уйти. Он вернулся в Берлин, уверившись в том, что стал лишним в христианском окружении.

Гейнц извелся. Дом угнетен. А на улицах не прекращается ликование. В конце недели Гейнц вышел вместе с Бертель из дома, чтобы немного проветриться в центре города, и почти тут же наткнулись на шумное шествие. «Веселись и пой, Германия!», «Хайль Гитлер!» — катилась людская волна. Лес рук вздымался над головами, забившими центральный проспект. Они были оттиснуты четкой колонной выстроенных по росту мужчин, женщин и детей. Стук начищенных до блеска сапог звучал в ритме маршевых националистических песен, сотрясая воздух. Флаги развевались над тысячеголовым строем. Пламя национализма пылало в сердцах, они двигались четкими прямыми рядами, чеканя шаг.

Стук каблуков гремел по центральному проспекту. И беспрерывно неслось: «Хайль Гитлер». И беспрерывно вздымались руки. «Когда кровь евреев потечет с ножей, Германия станет свободной!». Взвод барабанщиков шел впереди колонны. Бертель побледнела, сама себя подбадривая шепотом: «Это не моя страна. Это не мой народ. Я — еврейка, Мое отечество — страна Израиля». Гейнц отрешенно следил за шагающими мимо колоннами. Штурмовик, следящий за порядком у края тротуара, подбежал к нему и заорал:

— Поднять руку!

Гейнц не прореагировал.

— Мы отсечем тебе голову! Вырвем глотку, подними руку, как все!