Королева в ракушке. Книга вторая. Восход и закат. Часть первая

Его мягкий голос успокаивает, его добрый взгляд проникает в душу, и она, путаясь в словах, рассказывает все, что в ней наболело, даже историю о том, как Шик силой овладел ею на сеновале, ночью, в кибуце Дгания Бет.

Израиль хорошо помнит то скандальное заседание руководства Движения, где обсуждался этот омерзительный случай. Было решено отменить отправку Шика посланцем Движения в Восточную Европу. На миг Израиль бросает взгляд в сторону малышки. Наоми ловит этот взгляд и начинает рассказывать о том, что произошло после того, как она упала, и камень рассек ей подбородок. Она почти теряла сознание, когда в больнице ей зашивали рану и бинтовали. Более пяти лет ей удавалось увернуться от не дающего ей прохода Шика. Но когда медсестра и один из членов кибуца довели ее до дома и оставили, Шик, это животное, набросился на нее, еле державшуюся на ногах, и она снова забеременела.

“Он мне не муж. Ни одна женщина не хотела иметь с ним дело, и он изнасиловал меня. Брак наш – фальшивка. В кибуце это знают, но во всем обвиняют меня, потому что у Шика есть авторитет”.

“Ты должна, как можно быстрей освободиться от него. Тебе сразу станет легче”.

“Некуда мне идти”.

Что-то с ней происходит. Горячее участие этого человека словно открыло клапан, который не позволял ей с кем-то делиться своей болью. Она отчаянно борется с желанием попросить его взять ее с собой.

“Ты не обращаешь внимания на ребенка”. Израиль не спускает с малышки глаз – она же отдалилась от автобусной станции, прилегла на траву и задремала.

“Она у меня девочка самостоятельная. А мне очень плохо. Кибуц вовсе не оказался той мечтой, какой мне ранее представлялся. Я не могу и не хочу жить по чужой указке. Это ненормально и несправедливо, когда маленькие люди корчат из себя выдающихся личностей и позволяют себе манипулировать моей совестью, отвергать мое отношение к миру и навязывать свое. Плохо мне, когда они принимают всерьез свое лидерство, заставляя всех вытягиваться перед ними в струнку. Я лучше отойду в сторону, посижу в уголке. Не нужны мне никакие должности”.

Она чувствует, что ее и Израиля связывают общие разочарования и боли. Он говорит, что она коснулась самой сути проблемы: талантливые люди покидают кибуц. Как говорится, серые середняки выдвигаются и берут власть в свои руки.

“Наоми, я страдаю от этой же проблемы, – он закусывает губы, – я бегу от маленьких людей, воображающих себя большими умниками. Середняки, которые не могут удовлетворить свои амбиции из-за отсутствия таланта, опасны. Мерзкими уловками они будут стараться достичь своих целей”. Он смотрит вдаль, как в пустоту, говорит убежденно: “Положение вовсе не статично. И это внушает уверенность, что будут изменения к лучшему”.

Он сам себя обманывает, считает она. Люди раздавлены бесчеловечностью и трудностями жизни. Отцы-основатели, оставившие в молодости отчие дома в диаспоре, лишенные жизненного опыта, отчаянно воюют с пустыней и при этом дичают и отрекаются от еврейской культуры, в которой воспитывались в детстве. Тяжкий труд, недостаточное питание, болезни, отрыв от привычных мест, от семьи бросает их на поиски сексуального удовлетворения, в распущенность. Она это испытала на себе и продолжает испытывать угрозу со стороны тех, кто превращает дикие пустоши в плодородные земли. Коллектив размахивает знаменем сексуальной сдержанности и чистоты, а на деле разврат стал нормой поведения. Во имя мнения большинства, можно растаптывать личность.

“Сыновья все изменят”, – Израиль тяжело, надсадно дышит. Она же снова скрестила руки на груди, видя, как его взгляд снова изучает ее платье.

“У тебя что, боли в груди? Ты страдаешь болезнью сердца?” – спрашивает он.

“Нет”.

Он пытается глубоко вздохнуть, садится на землю, жестом указывает ей сесть рядом. Она снова ловит себя на мысли: насколько я уродлива в сравнении с этим мудрым человеком. Ее тонкая фигура утопает в некрасивом платье не по размеру, аляповато расписанном зелеными листьями и красными цветами по черному со стальным оттенком грубому полотну. Что он о ней подумает?

И, все же, мужчина озаботился ее здоровьем. Она даже не может представить, что за этой внешней мощью скрывается тяжелый порок сердца, смерть может наступить в любой момент. Бороться за право жить он начал в тот страшный день, когда трехлетним ребенком ехал с матерью Гитель в карете по узким улицам еврейского местечка в Польше, и она внезапно упала на него, скончавшись от разрыва сердца.

Автобус тормозит у стоянки. Израиль не двигается с места. Забрав пассажиров, автобус уезжает. Они продолжают говорить об иудаизме и марксизме. Марксизм в его толковании предстает перед ней в новом свете. Не как на языке Меира Яари, Якова Хазана и их подпевал, талдычащем с утра до вечера о классовой борьбе. Иудаизм они считают порождением диаспоры, пережитком прошлого. Израиль видит марксизм, как неотъемлемую часть общего образования каждой личности, но вовсе не властвующую над всеми областями знания.