Королева в ракушке. Книга вторая. Восход и закат. Часть первая

Всё в Наоми перевернулось. Она украла письмо от Израиля, уединилась в укромном уголке, перечитывая его, словно наэлектризованная его почерком. Товарищи замечают, что нечто необычное происходит с ней в последнее время. Движения ее стали нервными. Внезапно она вскакивает с места, убегает с работы, словно неведомая сила несет ее неизвестно куда. Причина ее беспокойства в том, что Шик пригласил Израиля явиться к нему, на плантацию по выращиванию овощей в любое удобное для него время. И она каждый день поджидает Израиля на шоссе, у автобусной станции, словно ожидает пришествия Мессии. Наконец, он появился. Она идет ему навстречу.

“Я буду ждать тебя в роще”, – говорит он ей.

Щебетанье воробьев, шорох деревьев, неожиданные слезы облегчения вырываются из ее глаз под сенью сосен. Израиль появился в роще. Жар и холод объемлют ее тело. Он спрашивает, как она себя чувствует, здоровы ли дети, как они развиваются. Она равнодушно отвечает. Израиль удивлен.

“У детей должен быть дом”.

“В детском саду есть воспитательница – Этка. Дочка зовет ее мама “.

Она стесняется сказать ему, что дочь от рождения вызывала в ней дрожь и отторжение. Израиль потрясён. Дети в кибуце растут отдельно от родителей. Воспитатели отвечают за их развитие и за всё, в чем они нуждаются. Только два часа в сутки дети общаются со своими родителями. Как же можно не использовать это, отведенное кибуцем, время для общения с детьми, не гулять с ними?

“Наоми, невозможно так жить. Это твои дети, а не какой-то другой женщины”. Она не понимает его волнения. Кто растил ее, братьев и сестер, как не воспитательницы. Так было принято в буржуазных семьях на ее родине, в Германии. Да и сейчас богатые родители отдают детей воспитателям и частным учителям.

“Они похожи на своего отца”, – пытается она нарушить его многозначительное молчание, – они чужды мне, как и я чужда им. Нет у меня с ними контакта”.

“Ты должна преодолеть это отчуждение и быть с ними”, – решительно настаивает он и продолжает расспрашивать о детях.

“Старшая не хочет вообще учиться и ведет себя агрессивно с другими детьми”. Она стесняется признаться, что приступы злости у дочери и стиль ее разговора действуют ей на нервы, доводят до содрогания. Преодолеть? Она не может унять эту дрожь при криках дочери. Да, она ненормальная, слишком чувствительна к злым капризам восьмилетней дочери. Наоми замолкает. Израиль человек умный и всеми почитаемый, но есть у него слабина, которая ей еще непонятна до конца. Она, Наоми, существует на пределе душевных сил, можно сказать, держится на последней нити благоразумия. В ее положении лучше, чтобы сильные женщины удочерили ее детей.

В одно мгновение она замыкается в раковине своего одиночества.

Израиль чувствует, как она из последних сил старается унять усиливающуюся дрожь. В отличие от нее, он бездетный бобыль. На пятом десятке он гоним судьбой с непроходящим чувством вины. Германские войска ворвались в Польшу, когда он там находился в качестве посланца Движения в организации “Ашомер Ацаир”, вместе другими членами делегации из Израиля. И когда грянула Вторая мировая война, он оказался в самом центре польского еврейства, мечущегося в состоянии хаоса и паники. В первый и последний раз он видел места своей молодости, за миг до того, как еврейство Польши со всем своим величием и красотой было стерто с лица земли. Он расстался с отцом Иегудой, сыном Израиля бен Цви, третьей его женой Хавой и сводными сестрами Фрумой и Мириам. Под рёв бомбардировщиков и взрывы бомб члены делегации бежали от нацистов. В долгом пути через Румынию на восток они добирались до Палестины. Чувство вины, подобно оковам, не отпускает его душу. Он не может себе простить, что не сумел убедить отца послать с ним сводных сестер.

Любимый отец, воспитавший его, женился на уродливой женщине после смерти матери Израиля. Три близких ему человека жили в нищете с тех пор, как он вернулся от дяди. Спали в одной не очень широкой кровати, ощущая теплоту отца и горячего тела мачехи. Когда ему исполнилось пять лет, отец соорудил ему постель в кухне из двух стульев и одеяла.

Любовь и отчаянье сквозят в каждом слове его трагического рассказа. Вторая мировая война закончилась, но ничего не известно о судьбе его семьи. Израиль ездит в Иерусалим, в организацию, занимающуюся теми, кто спасся из нацистских лагерей, пишет письма в Красный крест, разыскивая сведения о выживших в Катастрофе. Израиль тяжело вздыхает: отец прислал ему письмо перед захватом Варшавы нацистами, спрашивал, может ли сын прислать ему деньги, чтобы бежать в Палестину. Сын сообщил отцу, что сделает всё, чтобы послать ему деньги. Письмо вернулось. Отец и его семья не успели убежать.

В кибуце не очень любят говорить о диаспоре, но Израиль восстает против этой игры в молчанку. Его сердце полно любви к отцу, глубоко религиозному еврею. Он раскрывает душу перед бывшей любовницей Меира Яари – Шейнделе, с которой дружит давно. Длинные письма к ней более похожи на страницы дневника.