Королева в ракушке. Книга вторая. Восход и закат. Часть вторая

Настоящее имя известного писателя К. Цетника – Ихиел Динур. Его книги произвели большое впечатление на читателей, выходят массовыми тиражами. Реалистические описания ужасов Катастрофы в книгах «Саламандра», «Кукольный дом» потрясают воображение. Книги безжалостно бросают читателя в адский круг чудовищных событий. Бесчеловечность, которую не смог создать Дьявол в самых чудовищных ситуациях, не позволяли Ихиелу Динуру приблизиться к человеку. Личные имена, фамилии, названия мест, мельчайшие подробности жизни его героев привели ее к языкам пламени в печах Аушвица. Сама его проза дышала смрадом преисподней.

В кресле, напротив нее, сидел очень худой человек, среднего роста, с изможденным бледным лицом. Он непривычен к беседам с людьми, говорит медленно, отдельными словами. Он рассказывает ей о том, что его подозревают в преувеличении ради успеха книг. Он клянется ей, что все, им написанное, – истинная правда. Он рассказывает, что связался с жителями квартала «Меа Шеарим», и смог рассказать им о Катастрофе, потому что они ни на миг не сомневались в его правдивости. Верили каждому его слову. Он сказал ей, что жизнь его – не жизнь. Когда он почувствовал, что должен рассказывать и рассказывать, он оставил жену и сына и спрятался в снятой им маленькой каморке. Там и писал. «Только там я смог восстановить все, что со мной произошло. Даже жене я не смог это рассказать. У нас плохие отношения. Она – дочь врача, заставила меня на себе жениться. Бегала за мной, устраивала засады у моего дома. В конце концов, забеременела от меня, и я вынужден был на ней жениться. На недели я исчезаю из дома и не встречаюсь с ней. Только из-за сына я иногда вижусь с ней».

«Знайте, что вы не единственный, кому не верят. И мне говорят, что я рассказываю сказки. Есть люди, которым тяжело представить то, что вы пережили».

«Я был красивым ребенком, эсэсовец-гомосексуалист изнасиловал меня. Из меня текла кровь. Я страдал от страшной боли, кричал и кричал, и чем сильнее кричал, тем нацист получал большее наслаждение».

К. Цетник смолк и заплакал. И она плакала вместе с ним. «Я переходил от одного эсэсовца к другому за деньги, которые они платили первому, кто затащил меня в постель». Он продолжал плакать: «Все время я ищу человека, который бы меня пожалел, который бы понял меня. Не нашел. И жена меня не понимает».

Участие Наоми позволило ему рассказать о своем свидетельстве на процессе Адольфа Эйхмана. «Это был первый раз, когда я вышел из дома. Необходимость рассказать миру, что произошло со мной, ребенком, дала мне силы поехать в Иерусалим».

На процессе Эйхмана он потерял сознание.

«Я должен был рассказать это тому, кто мне поверит. Прочитав «Саула и Иоанну», я понял, что встретил настоящую писательницу, и почувствовал, что я выздоравливаю».

Она хотела ему сказать, что она – плоть от его плоти, но язык не поворачивался, только слезы лились и лились по ее щекам. Разговор, который продолжался до заката, был неожиданно прерван появлением нарядной большегрудой женщины. Это была его жена. Она пришла забрать мужа. Писатели расстались друзьями. Следующая их встреча состоялась в кафе на улице Дизенгоф. Всю дорогу в кибуц она не могла успокоиться. Долгие ночи она боялась сомкнуть глаза под влиянием рассказов К. Цетника. И каждую ночь заглядывал в окна ужас, окатывающий ее холодным потом. В мыслях ее было: ты, девочка, бывшая свидетельницей огненных клешней Дьявола на земле. К. Цетник, сумевший рассказать о страхе и ужасах Аушвица, потерпел неудачу в своей последней книге, не связанной с темой Катастрофы. Слабость его, как писателя – в простоте письма.

«Я знал, что могу писать о том, что со мной было в прошлом, но не способен к сочинению художественной литературы»

Он очень переживал свою неудачу. Все, что он хотел рассказать о Катастрофе, – рассказал. Жена давила на него, чтобы он попробовал писать на другую тему, чтобы освободиться от наваждения Катастрофы.

Горы Гильбоа сожжены пламенем солнца. Засушливый пейзаж лишен всякой надежды. Израиль пребывает в глубокой депрессии. Здоровье подводит его. Наоми замкнулась в своей горести, зная, что атаки со стороны левого крыла в кибуце подобны впрыскиванию яда в кровь Израиля. 18.08.67 он записывает в своем дневнике:

Встретился с Гилатом, Эзрой и Полче. Все вроде настроены дружески. Но я чувствую зависть ко мне, к моим условиям, к моим возможностям, к Наоми, к Дити. Нельзя им рассказывать что-то важное, только – мелочи, не вызывающие зависти. Дело в равенстве и зависти. Как от этого защититься, что делать, если ты получил более хорошие условия по праву более выдающихся качеств – твоих, твоей жены, и дочери, и каких-то косвенных обстоятельств?

Наоми велит ему отдыхать, не суетиться, успокоиться. В начале новой страницы дневника, 3.09.67 он рассказывает: