Королева в тени

Лучик солнца, пробившийся в часовню королевы Филиппы в Хейверинг-атте-Бауэр, на миг ослепил меня своим радужным блеском, вернув к действительности. Решив, что будет лучше, чтобы меня здесь никто случайно не застал, – хотя мне легко было бы выдумать причину моего появления тут, не вызывающую подозрений и вопросов, – я встала, разгладила свои юбки – птичьих перьев на них не было – и направилась к двери. Там я задержалась и оглянулась на неподвижный, полный спокойствия лик Пресвятой Девы; в голове моей вновь крутились прежние вопросы, волнуя меня и подрывая уверенность в себе.

Зачем я бросила вызов своей матери и королю, обручившись с безродным придворным рыцарем и отказавшись при этом от блестящей партии, которую для меня планировали? Меня об этом никто не спрашивал, за исключением Уилла, задавшего этот вопрос в порыве досады и не ожидавшего объяснений. Почему я совершила этот поступок, такой предосудительный, противоречащий моему воспитанию, и выбрала для себя путь, который должен был шокировать королевский двор, вызвав всплеск грязных сплетен и злобных пересудов? Я вышла за человека, у которого за душой не было ничего, кроме умелого меча и красивой внешности, человека без денег, без имени, без влияния. Почему склонилась к тому, чтобы отвергнуть будущие блага, предуготовленные мне, будь я женой какого-нибудь крупного магната или европейского принца? Почему совершила этот глупый шаг, не поддающийся разумному объяснению?

Я медленно вернулась, вновь преклонила колени перед Девой Марией и принялась перебирать варианты, как делала это уже много раз, отбрасывая большинство из них как несостоятельные.

Томас, не обладая навыками трубадура, умеющего пробудить в женщине страсть к любовнику, почти не ухаживал за мной. Искусство куртуазной любви не коснулось его. Он ухаживал, как солдат, прямолинейно и без прикрас. «Назовите мне имя рыцаря, который с радостью не преклонил бы перед вами колени». Это была самая красочная и театральная фраза из всех, сорвавшихся с губ Томаса. Он был лишен полета цветистых фантазий или романтических жестов, но это не имело значения. Мне они были не нужны.

Я знала, что моя мать будет против этого союза. Может быть, истинной причиной моего поступка было как раз желание разрушить ее мечты путем такого вот незрелого вызова? Думаю, что это было не так, хотя версия эта казалась по-своему привлекательной. Не отрицаю, что испытывала возбужденный трепет, когда думала, что выступаю против матери, расстраивая ее планы относительно моего будущего, которые она так тщательно вынашивала.

Любила ли я Томаса Холланда? Подтолкнула ли меня к этому опрометчивому шагу любовь, когда мой разум затмила юношеская одержимость? Достаточно ли я знала о любви, чтобы отдать себя в его руки, когда все вокруг буквально кричало против нас и против него, соблазнившего юную девицу королевской крови? Но меня не соблазняли. Меня не принуждали к этому против моей воли. Я не была упирающейся невестой. Во всем этом я могла винить только себя, и никого другого. Женщины при королевском дворе быстро становятся взрослыми. Я хорошо понимала, что делаю.

Я внимательно смотрела на Пресвятую Деву в ее звездном венце; вырезанное в камне лицо отвечало мне загадочной улыбкой, полной сострадания, как будто я могла найти в ней свой ответ. И я действительно нашла его, хотя на самом деле он давно теплился в моем сердце.

Я любила его. Томас Холланд попросил мое сердце, и я с радостью отдала его ему. Когда же он покинул меня, моему сердцу стало больно и оно беспомощно затрепетало в груди, словно ночная бабочка, рвущаяся к свету и бьющаяся в закрытые ставни.

Это, безусловно, была любовь к человеку, выхватившему меня из ограниченного мирка королевских отпрысков, обращавшемуся ко мне как к женщине, которая может и сама взять на хранение отданное ей сердце рыцаря, даже если он сам никогда бы не смог использовать столь поэтические обороты. Его лицо, его прекрасная фигура пробудили во мне желание. Я с восторгом следила за его искусством, аплодировала его честолюбивым амбициям. Он должен был стать великим рыцарем, знаменитым, как сэр Галахад. Он будет прославлен, он будет увешан наградами, а я буду его женой. Он был мужчиной, бывалым и уверенным в себе, тогда как меня окружали юноши, неопытные и лишенные мужского лоска. Он разжег пламя моих чувств, охватившее меня целиком.

Но этот идеальный плод все же имел червоточину, порожденную подозрением, основанным на моем собственном опыте и предупреждениях моей матери. Может быть, Томаса все-таки привлекало во мне мое королевское происхождение как путь к осуществлению своих амбициозных планов? Если даже Монтегю считали меня завидной невестой, то для Томаса Холланда я должна была быть ценной вдвойне.