Королева в тени

– Мы наслышаны о ваших подвигах, Томас. А теперь видим последствия того, что вы побывали в самой гуще боя. Как это произошло?

– Все это пустяки, сэр.

– Вам свойственна скромность, но все же расскажите нам. Здесь находится мой сын, который с радостью хотел бы сражаться с вами бок о бок.

Призванный таким образом Нед, который, нужно сказать, действительно рьяно восторгался всеми рыцарями, заработавшими себе репутацию доблестного воина в бою, взял из рук Филиппы кубок вина, украшенный драгоценными камнями, и протянул его Томасу. Томас принял его, приподнял в коротком тосте и пустился в рассказы о своих приключениях на войне. И о битве, в которой он, к моему ужасу, был ранен.

Ход битвы, звон мечей, отвага его товарищей по оружию, победный исход; король, принц, Уилл и даже мой брат Джон ловили каждое его слово. И тут Томас с застенчивой улыбкой закончил свое повествование:

– Я поклялся носить этот знак благословения Господа нашего, уберегшего меня, пока не выполню свой долг перед Ним и Его делом. А также долг перед вами, мой король, на полях сражений в Европе. Господь сохранил мне жизнь. Я посвящаю свой меч Ему. И вам тоже. А этот знак моего ранения люди будут видеть и узнавать от одного края христианского мира до другого.

Это была смелая речь, произнесенная с той энергией и чувством, которые, как я вспомнила, делали его одним из первых кандидатов в члены нового рыцарского ордена короля. Я не могла оторвать глаз от него и от его лица, на котором отныне он носил белую шелковую повязку, прикрывавшую поврежденный глаз. Вот он, мой рыцарь, который принес мне столько бед, высокий, стройный, окропленный в бою кровью врагов; темно-русые волосы все так же вьются на затылке, лицо красиво, как и прежде, а оставшийся целым глаз радостно блестит из-за оказанного ему у нас теплого приема, тогда как второй он потерял где-то на войне в далеких краях.

Когда я наблюдала за ним, стоящим посреди группы тех, с кем вместе я росла, Томас Холланд выглядел взрослым мужчиной среди мальчиков. Рыцарем среди сквайров. Я опять изучала его, прислушиваясь к своей реакции на человека, за которого я вышла вопреки всем доводам здравого смысла. Фигура его, когда он присел у ног Филиппы, была окутана каким-то мистическим ореолом, а белая повязка не портила его в моих глазах, не делала безобразным. Наоборот, в том, что он, будучи столь серьезно ранен, продолжал источать силу и страсть настоящего рыцаря, присутствовало особое очарование. И очень интригующим выглядело то, что, подчеркивая этот шарм, он выбрал повязку из белого шелка, а не обычную кожаную. В этом был Томас Холланд, которого я еще не знала.

И, вероятно, никогда уже не узнаю.

– Так вы ничего не видите? – спросил его Нед, присевший рядом; он явно был потрясен возможной перспективой такого увечья для солдата.

– Тем глазом, который Господь счел нужным мне оставить, я вижу достаточно хорошо, милорд. А вот тот неверный, который нанес мне этот злосчастный удар, уже не дышит воздухом Господним.

– Но, наверное, теперь вы не сможете сражаться, – нахмурился Нед. – С одним-то глазом.

На лице Томаса появилась улыбка, тронувшая мое сердце.

– Король Богемии, прославившийся своей отвагой на всю Европу, потерял зрение полностью. Тем не менее он твердо намерен сражаться опять, направляемый своими рыцарями на поле боя. И почему бы ему не делать это, если он по-прежнему может крепко держаться в седле и орудовать мечом? Мое же положение не такое уж отчаянное. Так что я наверняка буду сражаться снова.

С благоговейным трепетом Нед протянул руку и коснулся белой повязки:

– Я буду таким же смелым, как вы.

– Как пожелаете, милорд.

Уилл, стоявший рядом со мной, все это время молчал, как и я.

Это продолжалось, пока Эдуард не увел Томаса; первое возбуждение от этой встречи ушло, оставив за собой пустоту легкого разочарования. Я просто осела на пол, продолжая прижимать к себе свою лютню и чувствуя, что во рту у меня пересохло, как на дне высохшего за лето ручья. Томас перед своим уходом бросил в мою сторону еще один беглый взгляд, в котором сквозил вопрос или, возможно, даже предупреждение, что он отыщет меня, когда наступит подходящий момент.

Но прежде я сама разыщу его.

– Ты будешь играть на этом? – спросила Изабелла, которая уже добрых полчаса находилась вне центра всеобщего внимания. – Если нет, дай-ка ее мне.

– Возьми! – Я протянула инструмент ей, поскольку меня больше не тянуло наигрывать сладкие мелодии, но в этот момент кто-то схватил меня за запястье. За мной стоял Уилл, который успел подняться на ноги.

– Что ты собираешься делать? – спросил он sotto voce[12].

– Найду какой-нибудь способ переговорить с Томасом Холландом. Без свидетелей, разумеется.

Как он вообще мог такое спрашивать? Мы втроем не могли просто не общаться, надеясь, что проблема растает сама собой в теплом летнем воздухе. И чего Уилл, собственно, ждал от меня?

– Я запрещаю тебе это.

Моя мгновенная вспышка гнева нашла отражение в голосе:

– Ты не имеешь права мне что-то запрещать!

– Я имею на то полное право. Ты моя жена.