— А ты остаешься? — спрашиваю я. Хотя все говорит в пользу этого, мне просто необходимо, чтобы он сам сказал мне это.
Джеймс смотрит на меня потемневшими глазами. Лицо у него тоже потемневшее — наверное, потому, что сейчас вообще-то полночь. Но глаза его темнее. Клянусь.
— Куда мне еще идти? — тихо произносит он.
— Не знаю. Я подумала, вдруг ты захочешь уйти от... воспоминаний.
Он смотрит на небо, на звезды над головой.
— Когда я вернулся, мне казалось, что если я перееду в свой старый дом, то это будет так, словно... словно я исправил что-то. Я думал, мне будет казаться, что ничего не изменилось. А потом, когда я не почувствовал этого, я возненавидел этот дом. Я возненавидел каждый его кирпич и каждый камешек. Но теперь это уже неважно.
— Почему?
Он пристально смотрит на меня.
— Потому что когда я с тобой, я по-прежнему чувствую себя самим собой. И мне кажется, что этого вполне достаточно.
Его признание приводит меня в восторг — я не знаю другого слова, которым можно описать это чувство, — и это вызывает несколько технических проблем на пути между моим мозгом и ртом. Но, может быть, это потому, что теперь мне не нужно говорить. На этот раз у меня не возникает проблем с выражением своих эмоций. Я промахиваюсь со своим поцелуем немного к юго-востоку от цели, но Джеймс, повернув голову, исправляет мою тактическую ошибку. Конечно, это не идеальный поцелуй. Конечно, его губы прохладнее, чем губы среднестатистического парня, и, наверное, он мог бы без труда поднять меня на одной ладони. Но при данных обстоятельствах — очень странных обстоятельствах — я думаю, что это счастливейший конец.
И знаете что? Целоваться на крыше — это просто фантастика.
Благодарности