Королева викингов

Пока что королева давала ему только незначительные поручения, как, например, сегодня: купить в городе самой лучшей шерсти; но она полагала, что он в недалеком будущем сможет справиться и с более серьезными делами. Хотя боги не дали ему высокого роста, но Киспинг уже успел из тщедушного мальчишки превратиться в жилистого юношу, правда, эта разница совершенно не была видна под той одеждой, которую Гуннхильд дала ему. Черные густые волосы парня были аккуратно подстрижены, а остроносое лицо с узким подбородком отмыто дочиста.

— Ну, и кто это? — спросила она.

— Аринбьёрн Торисон, королева, из Норвегии. Я думаю, что у него с собой не менее двух сотен человек.

Откуда отрок мог знать — а он, несомненно, знал, — что именно этот гость приплыл к ней? Она не упомянула об Аринбьёрне ни разу за все то время, которое жила здесь. Хотя, конечно, те люди, которые были с нею раньше, не могли не упоминать о нем время от времени, а проницательный слушатель, к тому же такой, на которого никто не обращает внимания, мог без труда сложить все кусочки воедино.

Она задержалась с ответом, выжидая, пока успокоится сердцебиение.

— Он наверняка захочет встретиться с королем Харальдом. Мы же все приготовим, чтобы как следует принять его людей.

Они прибыли под вечер; лучи заходящего солнца сверкали на их кольчугах и окрашивали в красный цвет пыль, поднятую копытами лошадей. Гуннхильд вошла в зал и села на возвышение. Гвалт во дворе утих. Аринбьёрн вошел в зал один. Он, казалось, совсем не изменился: грузный человек, медленно произносящий слова.

— Приветствую тебя, королева, — прогремел он, остановившись перед нею. — Да будешь благополучна и ты, и мой приемный сын король Харальд.

— Приветствую тебя от его имени. — В ее голосе звучала плохо прикрытая холодность. — Живи здесь до его возвращения. Его осталось ждать недолго. Что привело тебя сюда?

— Королева, ты дала мне позволение уехать, чтобы привести в порядок мое хозяйство и разобраться с другими делами в Норвегии. Все это я сделал. Это лето я провел в набеге на Саксланд и Фрисланд. Когда мы достигли Хальса, в восточном конце Лим-фьорда, я объявил о том, что разыскиваю сыновей короля Эйрика, и вскоре мне указали дорогу сюда. Тех, кто решил вернуться в Норвегию, я отпустил. Они отправились на одном из трех наших кораблей; впрочем, на нем явный недостаток моряков: большинство решило последовать за мной. Они хорошие воины.

У нас внезапно заметно прибавилось сил, подумала Гуннхильд. Однако она не стала выказывать радость, а, напротив, чего-то выжидала. Недавно разожженный огонь в очагах, набирая силу, потрескивал в сгущавшемся полумраке, резко пахло дымом.

— Да, — твердо сказал Аринбьёрн, не дождавшись вопроса. — Эгиль Скаллагримсон был со мной. Он ушел на третьем корабле.

— Я хотела бы позднее поговорить с тобой с глазу на глаз, — сказала Гуннхильд. — Но сейчас садись на почетное место и выпей вволю пива, пока мои слуги позаботятся о том, чтобы приготовить жилье для тебя и твоих людей.

Той ночью в зале допоздна обнимались, шумели, хвастались, спорили и ссорились. До слуха Гуннхильд то и дело долетали рассказы о героических плаваниях и сражениях. Много места в них занимал Эгиль, с которым смелостью мог сравниться не всякий берсеркер, который перепрыгивал через рвы, оказывавшиеся не по силам кому-либо другому, который в одиночку порубил целую толпу каких-то мужланов, на свою беду, попытавшихся помешать ему вернуться на корабль, и в это же время складывал поэму о сражениях норвежцев; он неистово рубил мечом, а из его уст — первого из всех когда-либо живших на свете скальдов — катились звонкие рифмы. Сама же Гуннхильд говорила очень мало, лишь отвечала по несколько слов тем, кто обращался к ней.

Ее взгляд часто задерживался на Аринбьёрне. Он сидел напротив нее и как будто сам пылал огнем; его смех гулко раскатывался по залу, и весь он казался воплощением мужественности. Вожделение все сильнее закипало в ней. Столько лет уже она проводила ночи в одиночестве. Она хранила свое лоно запертым крепче, чем любую сокровищницу. Иначе сплетни и усмешки лишили бы ее значительной доли того почтения, которое было ей необходимо.

Утром она, вместо того чтобы пригласить гостя в уединенную комнату, попросила его прогуляться вместе с нею. Пусть народ думает, что они делают это ради благопристойности. По правде говоря, это помогло бы ей спастись от него — или ему от нее, с мрачной усмешкой подумала она.

Кроме того, так ей лучше думалось. Гуннхильд часто прогуливалась пешком или верхом; немногочисленные стражники, ездившие с нею, давно приучились не нарушать тишину.