Королева викингов

— Он сказал мне, королева, когда мы с ним остались с глазу на глаз, что ты была права, мы поторопились с ударом, и теперь нам лучше будет следовать твоим советам и запастись терпением, насколько это будет необходимо.

— И как долго, по мнению моих сыновей, им придется терпеть?

— Разве это не зависит прежде всего от короля Харальда Гормсона? Я не знаю его лично, но могу предположить, что для того, чтобы он снова согласился оказать помощь, должно пройти немало времени.

— Конечно, — сразу же отозвалась Гуннхильд. Синезубый должен был задаться вопросом: был ли весь этот поход полностью неудачным? А ей предстояло покорить его, как она уже смогла сделать однажды, но уже на более продолжительный срок, нежели единственная беседа.

Она обуздала свой гнев, смягчила голос и вновь наклонилась вперед, к свету.

— Аринбьёрн, ты много потерял, когда решил возвратиться и стоять за сыновей того, кому приносил присягу. Тебя никогда не тянет домой?

Лицо Аринбьёрна на мгновение исказила гримаса — или это была просто игра теней?

— О, госпожа… — Он одним глотком осушил рог с пивом и вновь обрел спокойствие. — Мы еще вернемся туда.

— И тогда у тебя не будет причин считать дом Эйрика Харальдсона неблагодарным. Но сначала мы должны это сделать. — Она вздохнула. — Ладно, война не дело для женщины. А также, как обычно считают, и подготовка войны. Но женщина смотрит на мир не так, как мужчина. Она может иногда видеть то, чего он не замечает.

На широком грубом лице Аринбьёрна появилось непривычное выражение предупредительности.

— А ты мудрейшая из женщин, королева. Ты видишь гораздо дальше, чем большинство из нас.

Он подумал о колдовстве, она точно это знала. Лучше всего сразу отвести его от этой мысли.

— Что я надеюсь узнать у тебя сегодня… Нет, совсем не то, что, несомненно, интересовало моего сына короля Харальда: количество войск, их оснащение и тому подобное. Меня также не интересуют рассказы об ударах и прочая похвальба. Оставим это скальдам. Я хочу почувствовать то, что там было; на что это было похоже — плыть туда и находиться там.

— Не уверен, что понимаю твою мысль.

Она улыбнулась.

— Не волнуйся, Аринбьёрн. У тебядля этого нет никаких причин. — Она, не оборачиваясь, показала Киспингу знаком, чтобы тот снова наполнил рог для гостя. — Просто вспоминай вслух. Пусть слова текут свободно. Это, может быть, откроет, — она понизила голос до кошачьего мурлыканья, — что-нибудь, не замеченное другими, даст увидеть наяву нечто, подобное тому, что порой приходит к нам в сновидениях.

— Что ж, я… — Аринбьёрн принял у слуги рог и сделал добрый глоток. — Боги… э-э-э — святые знают, что я вовсе не прорицатель, не волшебник какой-нибудь, а простой человек.

— Этого вполне достаточно. — Человек, который был близок к Эгилю Скаллагримсону. Он был обречен на то, чтоб ощущать, пусть даже и сам того не сознавая, дыхание, исходящее из того мира и входящее туда — мира эльфов, или ада, или… — неважно, как его называть, — и эта близость должна была оставить метку на его большой душе, метку, подобную шраму после обморожения, который когда-нибудь, спустя долгое время, отзывается приступами боли при прикосновении настолько легком, что здоровая плоть просто не ощущает его. — То, что мне нужно, это не какие-то колдовские штучки, не что-то запретное, а всего лишь более полное понимание того, как все происходило. — Как она намеревалась использовать свои знания, нисколько никого не касалось. — Да ведь разве не мои сыновья ходили в этот поход? Разве не мой сын погиб там? Раздели со мной мои чувства.

— Но как же, госпожа? — изумленно спросил он.

— Сядь поудобнее, наш старый друг. Пей. Говори.

Таким образом она мало-помалу вытягивала из него — она сама не знала толком, что ей было нужно — воспоминания о кручах прибрежных гор и фьордах, об ожидании ветра, об обмене вызовами на бой, о сражении, о том, как колебались весы удачи…

Постепенно она начала ощущать, видеть, понимать: то, что она вслепую предполагала, было правдой. Хокон вдыхал собственную радость сражения в своих людей, а те отвечали ему беззаветной любовью. Его нельзя было просто вытеснить из страны, как он сам сделал с Эйриком. Пока он жив, норвежцы не примут никакого другого короля. Зато его смерть должна оказаться для них сокрушительным ударом — если удастся сделать так, чтобы он умер.

Порча, яд… Нет, слишком далеко. Тем более что сейчас норвежские ведьмы и, возможно, даже норвежские боги внимательно присматривают за ним, хочет он того или не хочет, знает об этом или не знает. Кроме того, народ отвергнет ее сыновей, а те, в свою очередь, отвергнут ее самое, если она когда-либо свяжет их имена с сейдрами.

Впрочем, королева подальше спрятала свои мысли, наводящими вопросами направляя рассказ Аринбьёрна. И лишь когда подошло время вечерней трапезы, она отпустила его.

— Ты был более чем полезен мне, — сказала она. — Ты смог немного развеять мою печаль.

— Я счастлив, если мне это удалось, королева, — пробормотал он.

С этими словами он накинул на плечи плащ и вышел под дождь.