Королева викингов

— Но в конце концов… — Хокон уставился вперед, мимо домов, мимо облаков и ветра, куда-то в небо, в котором висело чистое солнце, а затем громко рассмеялся, и смех его был почти по-мальчишески радостным.

Это чувство сохранялось в нем и во время большого пира, который был устроен в тот день от его имени для всех достойных людей этих мест. Мед горячил его кровь.

А затем Эйвинд Финнсон поднялся со своего места и стал перед королем, чтобы произнести поэму. Он был скальдом Харальда Прекрасноволосого, потом и сам ушел в тень на то время, когда Эйрик Кровавая Секира затмил старого короля, но вновь вернулся к своему искусству. Он был одним из тех, кто видел во вновь прибывшем заново родившегося Харальда. Он был высок и тощ, в его темных волосах уже обильно блестела седина. Но его голос оставался звонким.

— Король, у меня пока еще нет ничего нового, что могло бы достойно прозвучать перед тобой, — сказал он. — Однако недавно моего слуха достигла поэма, созданная в Исландии. Одни ее части обращены к стародавним временам, а другие совсем новые. В целом же она поистине замечательная. Я не ведаю точно, кто соткал весь этот узор, но это человек, в высшей степени одаренный.

На улице уже совсем стемнело. В зале сияли многочисленные лампы. Огонь в очагах потрескивал и то пригасал, то ярко вспыхивал. Тени то разбегались по углам, то вновь сползались к середине зала, сгущая облака дыма, поднимавшегося от очагов. По помещению прихотливо гуляли волны тепла, холода и запахи горящей смолистой сосны.

Хокону, который выпил немного больше, чем ему, возможно, следовало, Эйвинд казался лишь наполовину принадлежащим миру людей.

— В ней говорится о том, как все началось, как пришло к своему нынешнему состоянию и как должно закончиться, — продолжал скальд. — Эти слова принадлежат провидице, кою Один заставил восстать из могилы, чтобы предсказать богам будущее.

Нет, пробилась мысль сквозь гул, заполнявший голову Хокона, он, король, не должен запрещать скальду петь, не должен разрушать настроение пирующих, не должен делать ничего такого, что могло бы заставить этих людей, готовых сплотиться вокруг него, обернуться против него. Лучше пусть слушают и запоминают.

В зале воцарилась тишина. Только огонь ворковал в очагах, да ветер за стенами негромко взвизгивал — только эти звуки порой вплетались в мерное пение скальда.

Внимайте мне все,
священные роды,
великие с малыми
Хеймдалля дети!
Как знатные, так и низшие.

Да, припомнил Хокон, ведь здесь рассказывали предание о том, как Хеймдалль, хранитель Асгарда, однажды вышел на землю, чтобы породить первых рабов, бондов и ярлов. Он слышал лишь небольшие кусочки этих сказок. Как же мало он знал, какой странной казалась ему эта страна, которой он теперь владел.

Один, ты хочешь,
чтоб я рассказала
о прошлом всех сущих,
о древнем, что помню.

Один, Отец Войны, Отец Убитых, коих валькирии приносят в его Вальхаллу на пиры и сражения, коим предстоит длиться, доколе не свершится Рагнарёк и все сущее будет низвергнуто в прах.

Великанов я помню,
рожденных до века,
породили меня они
в давние годы.
Помню девять миров,
и девять корней,
и древо предела,
еще не проросшее.

Одна другую сменяли строфы, исполненные глубокой необычности, словно сверкавшие во тьме.

Знает она, что
Хеймдалля слух
спрятан под древом,
до неба встающим;
видит, что мутный
течет водопад
с залога Владыки, —
довольно ли вам этого?[21]

Да, услышал Хокон, Один пожертвовал своим глазом ради того, чтобы напиться из родника мудрости. И Могучий Рог ожидал того дня, когда ему суждено призвать богов на их последнюю битву — тех богов, кои ведали, что им предначертано, но оставались неустрашимыми. Насколько же сильны они были здесь, на своей родной земле?

Их почитал Харальд Прекрасноволосый, величайший из конунгов Норвегии, отец Хокона. А теперь могучий король сам обрел бессмертную славу.

VIII

Северный ветер блуждал в кривых закоулках Йорка, тыкался в стены, шипел под стрехами крыш и уносил прочь большую часть городского зловония. Соломенные и дерновые крыши заслоняли утреннее солнце, но света, изливавшегося с бледно-голубого неба, было достаточно. Над головами пролетали дикие гуси; их гоготанье негромко прорывалось сквозь цокот копыт, звук шагов, скрип, лязг, разговоры, все бесчисленное разнообразие земных звуков.