Королева викингов

Внемлите мне, слушающие.
Тот, кто кормит досыта стаи волков,
и так же богато устраивает пиры,
и раздает дары своим спутникам,
приносит кровавые жертвы Одину —
Эйрик нынче вернулся домой.

Но вскоре он увлекся и начал петь:

Огонь битвы разбивался
о луны бортов кораблей…

Да, думала Гуннхильд, попытка, не зная правды, заполнить все это содержанием была бы просто пустой тратой кённингов. И даже при всем старании в этих стихах никогда не станет рыдать ветер и бушевать море. Даг был достаточно умелым скальдом, но он не был Эгилем Скаллагримсоном.

Эгиль!

Черная волна захлестнула и голос и солнце. Эгиль, который убил ее мальчика, навлек беды на ее дом, который презирал ее и насмехался над нею, похищал у нее людскую преданность, убивал людей ее мужа, не ставил ни во что законы, который был высоко вознесен Ательстаном, который создал Хокона Харальдсона, уродливый, как тролль, Эгиль, ради которого добрый друг Торольв в конце концов покинул ее, этот смертельный враг оставался свободным и недосягаемым для ее мести, которая лишь одна могла вернуть свет этому миру, уменьшить тяжесть владеющей ею ненависти и смягчить ее печаль. Эгиль, Эгиль…

Даг умолк. Звук рога, прервавший его, вернул и Гуннхильд из глубин, в которые она погрузилась в своих размышлениях. До трубача, находившегося на восточном мысу, было добрых две мили, но звук, созданный силой его легких и подхваченный ветром, заглушил крики птиц. Этот трубный звук говорил о том, что наблюдатель на круглосуточном посту заметил корабль.

Королеве не пристало бегать, Гуннхильд шла, хотя и очень быстрым шагом. Она должна никому не показывать, что у нее сердце готово выскочить наружу от тревоги, должна быть готова, не проронив ни единой слезы, выслушать самые дурные новости. Даг хромал следом за нею, с каждым шагом все сильнее отставая и то и дело останавливаясь, чтобы передохнуть, опираясь на посох.

Когда Гуннхильд добралась до причалов, там уже стоял на страже Торфинн во главе своих дружинников. Они оттесняли в сторону простой люд, который толпился поблизости, не зная, то ли бояться ему, то ли радоваться прибывшим, но перед королевой стража расступилась. Двое старших из тех ее сыновей, которым отец приказал остаться здесь, — беловолосый Харальд и рыжеволосый Рагнфрёд — тоже протискивались вперед. И, конечно, следом за ними примчалась ее дочь Рагнхильд. Она сразу же подбежала к матери.

— Это король? — спросила она. Гуннхильд могла в ответ лишь обнять девочку за тонкие плечи и прижать к себе. Распущенные по плечам бронзовые локоны сверкали огнем в солнечном свете, так ярко и яростно раскрасившем залив и берега.

Гуннхильд с первого взгляда узнала длинный корабль, скользивший по проливу, носившему название Стринг. Сорок весел поднимались и опускались в едином движении, борта были красиво раскрашены, вдоль них висели щиты — луны кораблей; их красно-черная и красно-золотая раскраска, казалось, совершенно не потускнела от непогоды. Страшная носовая фигура была снята, чтобы не пугать духов дружественной земли, — это был корабль Эйрика.

Народ тоже узнал корабль. Послышались приветственные крики. Судно стремительно приближалось; вот гребцы уже оттабанили и дружно подняли вверх весла левого борта. Корабль замер на месте перед главным причалом. Стоявшие на берегу люди поймали брошенные им канаты. С борта спустили сходни.

Сердце Гуннхильд колотилось с такой силой, что ей казалось, будто в голове у нее часто бьет бубен. Где же ее муж? Она не видела его среди команды.

Первым на сушу сошел Гамли, их первенец. Его борода стала заметно гуще; коротко подстриженная, она соединяла ниспадавшие по сторонам лица прямые локоны. Как он похож на своего отца, каким Эйрик был в те дни, когда Гуннхильд — еще совсем ребенок — увидела его в первый раз. Хотя сын и не нашел времени, чтобы переодеться в хорошую одежду, а носил испачкавшиеся за время плавания кожу и сукно, но все равно был неотличим от отца в молодости.

Он с подобающим почтением приветствовал Торфинна. Сквозь гул голосов Гуннхильд расслышала, что братья ярла тоже возвращались; Гамли обогнал их по дороге. А затем сын шагнул к ней.

— Приветствую тебя, моя мать и королева, — сказал он с превеликой важностью. О, насколько же юным он все еще был! — Я доставил тебе наилучшие новости. Отец договорился с жителями нортумбрийского Йорка. Он убедил их, что будет лучше, если он будет охранять их, а не грабить. Теперь он сидит на королевском престоле в городе Йорке. Он отправил меня за своими чадами и домочадцами. Я отвезу тебя к нему не позже чем через месяц.

Рагнхильд восторженно завопила и принялась скакать вокруг брата, как козленок, вышедший на пастбище после долгой непогоды. Но внезапно она вспомнила, что такое поведение не подобает королевской дочери, замерла на месте и выпрямилась с надменным видом.