Однако он преподал ей урок, который она выучила с угрожающей прилежностью. Вторая Глориана, разве не так он ее назвал? Отлично, тогда она докажет, что заслужила этот комплимент. Тревожные симптомы не заставили долго ждать. В мае 1874 года Лондон посетил русский царь, чья дочь только что вышла замуж за второго сына Виктории, герцога Эдинбургского, и по несчастной случайности его отъезд наметили на два дня позже той даты, когда Виктория собиралась ехать в Балморал. Ее Величество отказалась менять свои планы. Ее уведомили, что это наверняка оскорбит царя и может повлечь самые серьезные последствия; лорд Дерби протестовал; лорд Солсбери, министр по делам Индии, был крайне озабочен. Но Фея не обращала никакого внимания; она запланировала отъезд в Балморал на 18-е, и 18-го она туда поедет. В конце концов Дизраэли, употребив все свое влияние, уговорил ее остаться в Лондоне еще на два дня. «Моя голова все еще на плечах, — сказал он леди Бредфорд. — Великая леди отложила отъезд! Никому этого не удалось, даже принцу Уэльскому… и я уверен, что попал в опалу. Но что поделаешь. Солсбери сказал, что я предотвратил Афганскую войну, а Дерби поздравил с беспримерной победой». Но вскоре, по иному поводу, победу одержала Фея. Дизраэли, внезапно загоревшийся идеей нового империализма, предположил, Что королева Англии должна стать императрицей Индии. Виктория с жадностью подхватила идею и к месту и не к месту стала давить на премьер-министра, требуя претворить это предложение в жизнь. Он сопротивлялся, но и она не уступала, и в 1876 году, несмотря на нежелание его собственное и всего Кабинета, он был вынужден вынести на рассмотрение вопрос об изменении королевского титула. Однако его уступчивость все-таки растопила сердце Феи. Предложение яростно атаковали в обеих палатах, и Виктория была глубоко тронута неутомимой энергией, с которой Дизраэли его отстаивал. Она, по ее словам, была сильно опечалена «заботами и неприятностями», обрушившимися на его голову, сожалела, что все это из-за нее, и говорила, что никогда не забудет, чем она обязана «своему доброму, хорошему и отзывчивому другу». Одновременно ее гнев обрушился на Оппозицию. Их поведение, заявила она, было «странным, непостижимым и ошибочным», и затем в выразительной сентенции, противоречащей и самой себе, и всем предшествующим событиям, королева заявила, что она «хотела бы довести до всеобщего сведения, что это не было
Это были достаточно значительные эпизоды; но еще более серьезные проявления нрава Виктории можно было наблюдать в следующем году, во время главного кризиса в жизни Биконсфилда. Его растущая увлеченность империализмом, его желание приумножить могущество и престиж Англии, его приверженность «смелой внешней политике» привели его к столкновению с Россией; снова встал этот ужасный Восточный вопрос; и когда разразилась война между Россией и Турцией, ситуация обострилась до предела. Политика премьер-министра грозила трудностями и опасностями. Прекрасно понимая ужасные последствия англо-русской войны, он все же был готов пойти даже на это, если не сможет добиться своего другими способами. Впрочем, он верил, что Россия менее всего желает разрушений и, когда дело дойдет до крайности, уступит всем его требованиям без борьбы. Совершенно ясно, что избранный им курс был весьма опасен и требовал необычайной выдержки; один неверный шаг — и либо он, либо Англия окажется в руинах. Но уж чего-чего, а выдержки ему всегда хватало, и он уверено начал свой дипломатический танец. И тут он обнаружил, что кроме русского правительства, кроме либералов и мистера Гладстона, существуют еще два дополнительных источника опасности, которыми нельзя пренебрегать. На первом месте стояла сильная группировка в Кабинете, возглавляемая министром иностранных дел лордом Дерби, который не собирался балансировать на грани войны; но основное беспокойство вызывала Фея.