Королева Виктория

Но если во всех этих вопросах королева и ее эпоха были весьма далеки друг от друга, все же существовало немало точек соприкосновения. Виктория прекрасно понимала значение и привлекательность власти и собственности, и благодаря этому английская нация тоже все более и более процветала. В течение последних пятнадцати лет правления — за исключением короткой интерлюдии либералов в 1892 году — преобладающим вероучением страны был империализм. Его же исповедовала и Виктория. И по крайней мере, в этом направлении она позволяла развиваться своему разуму. Под влиянием Дизраэли британские колонии пробрели для нее невиданное доселе значение, и особенно она полюбила Восток. Индия ее очаровывала; она даже собралась с духом и немного изучила хинди; она завела несколько индийских слуг, с которыми практически никогда не расставалась, один из которых, Мунши Абдул Керим, впоследствии достиг положения почти равного Джону Брауну. В то же время, империалистические настроения нации наполнили ее правление новой значимостью, отлично гармонирующей с ее собственными внутренними убеждениями. Английская политика большей частью строилась на здравом смысле, но в ней всегда оставался уголок, куда здравый смысл не допускался, — где, так или иначе, обычные мерки не действовали и обычные правила не применялись. Так уж было заведено нашими предками, мудро оставившими место элементу мистики, который, видимо, никогда не удастся полностью искоренить из человеческих дел. И естественно, именно в Короне сконцентрировался мистицизм английской политики — в Короне, со всей ее уязвимой древностью, святостью и внушительным антуражем. Но в течение почти двух столетий основу этого великого строения составлял здравый смысл, и на маленький, неисследованный и непонятный уголок почти не обращали внимания. Однако наступивший империализм принес перемены. Ибо империализм — это не только дело, но и вера, и по мере его роста в английском обществе рос и мистицизм. Одновременно начала приобретать новую значимость Корона. Необходимость в символе — символе английского могущества, английского богатства, английской исключительности и таинственного предназначения — стала ощущаться сильнее, чем когда бы то ни было. Корона и была таким символом, и покоилась она на голове Виктории. В результате получилось так, что хотя к концу правления власть монарха заметно ослабела, престиж его неизмеримо вырос.

И все же этот престиж проистекал не только из общественных перемен; личность тоже имела большое значение. Виктория была королевой Англии, императрицей Индии, она была осью, вокруг которой вращалась вся эта величественная машина, — а сколько всего было помимо этого! Взять хотя бы ее возраст — почти обязательное условие популярности в Англии. Она подтвердила одну из наиболее почитаемых особенностей расы — стойкую жизнеспособность. Она правила шестьдесят лет и до сих пор была в строю. И к тому же она обладала характером. Очертания ее натуры были весьма четкими и отлично просматривались даже через окружающий туман царственности. Ее хорошо знакомая фигура с легкостью заняла в воображении народа четкое и запоминающееся место. К тому же она обладала свойствами, естественно вызывающими восхищенную симпатию у подавляющего большинства нации. Добропорядочность они ценили выше любых других человеческих качеств; и Виктория, пообещав в двадцатилетием возрасте быть хорошей, сдержала слово. Долг, совесть, мораль — да! именно этими высокими идеалам жила Виктория. Она проводила дни не в праздности, а в труде — в государственной работе и семейных заботах. Стандарт нерушимой добродетели, давным-давно установившийся среди домашнего осборнского счастья, никогда и ни на мгновение не снижался. Более чем полстолетия ни одна разведенная леди даже близко не подходила ко Двору. На самом деле Виктория, следуя своим принципам женской верности, установила куда более строгое правило: она сердито смотрела на любую вдову, повторно вышедшую замуж. Учитывая, что сама она была дочерью вдовы от второго брака, такой запрет кажется несколько эксцентричным; но, несомненно, эта эксцентричность была направлена в нужную сторону. Средние классы, жестко закованные в тройную броню собственной респектабельности, испытывали особое удовольствие от самой респектабельной из королев. Они считали ее своей; но это, пожалуй, было преувеличением. Ведь несмотря на то, что многие ее черты большей частью были присущи средним классам, в иных отношениях — в манерах, например, — Виктория была совершенно аристократична. А в одном особенно важном вопросе ее взгляды были далеки и от аристократии и от средних классов: ее отношение к самой себе было просто королевским.