Королева Виктория

Но его несогласие с тонкостями политики Пальмерстона на самом деле проистекало из коренных различий их характеров. В глазах Альберта Пальмерстон был грубым, безрассудным эгоистом, чьи надменность и невежество неизбежно приведут страну к безумию и разрухе. Ничто не было ему более антипатичным, чем разум, которому столь странным образом недоставало терпения, сосредоточенности, принципиальности и привычки к логическим рассуждениям. Для него было совершенно несвойственным думать второпях, внезапно принимать поспешные решения и подчиняться необъяснимым инстинктам. Все должно делаться размеренно и продуманно; в первую очередь надо надежно укрепить все подходы к занятой позиции; при этом он должен прийти к правильному решению в результате четкой последовательности разумных шагов. В сложных вопросах — а разве бывают, если уж на то пошло, простые вопросы? — лучше всего изложить свои мысли на бумаге, и, сколь бы утомительным это ни было, именно так Альберт и поступал. Кстати, найти разумное объяснение уже свершившемуся событию подчас не менее важно, чем его предсказать; поэтому, что бы ни произошло, принц всегда составлял меморандум. Как-то он изложил на шести больших листах суть конфиденциального разговора с Робертом Пилом, после чего прочел их ему вслух и попросил подписать. Сэр Роберт, никогда не любивший брать на себя ответственность, сильно разволновался, на что принц, осведомленный о необычайной подозрительности англичан, тактично бросил меморандум в пылающий камин. Что же касается Пальмерстона, то он никогда даже не давал повода прочесть ему меморандум, поскольку питал отвращение к дискуссиям и мог совершенно неожиданно, никого не предупреждая, броситься в какую-нибудь сумасшедшую авантюру, которая, вполне вероятно, могла развязать в Европе войну. С осторожностью и болезненной рассудительностью Альберта было непосредственно связано и его стремление к тщательному и всестороннему обсуждению вопроса, желание добраться до самой сути вещей и действовать в соответствии с некоторыми четкими принципами. Под надзором Стокмара он постоянно расширял свой кругозор и учился точно и глубоко анализировать жизненно важные проблемы, как с теоретической, так и с практической точки зрения. Тому, у кого рассуждения вошли в привычку, эмпирическая деятельность Пальмерстона, не знавшего никаких принципов, казалась беспорядочными выходками надоедливого ребенка. Да что вообще знал Пальмерстон об экономике, науке, истории?

Какое ему дело до морали и образования? Задумывался ли он хоть раз над улучшением условий существования рабочего класса и над общим облагораживанием человеческой расы? Ответы на эти вопросы были слишком очевидны; и так же нетрудно представить, сколь легкомысленные комментарии давал сам Пальмерстон. «Ах! Ваше Королевское Величество заняты тонкими схемами и изощренными расчетами! Отлично. А вот лично я совершенно доволен своей утренней работой — я только что убрал эти железные ограды из Грин-парка».