Королева Виктория

Отношение принца к другим горячим точкам Европы также сильно отличалось от пальмерстоновского. Принц страстно желал объединения Германии под началом конституционной и добродетельной Пруссии. Пальмерстон не видел в этом ничего особенного, но германская политика не слишком его интересовала, и поэтому он с готовностью согласился с предложениями принца и королевы — породнить королевские дома Англии и Пруссии, выдав принцессу крови замуж за наследного принца Пруссии. В соответствии с этим решением, когда принцессе не было еще и пятнадцати, принц, двадцатичетырехлетний юноша, нанес визит в Балморал, и состоялась помолвка. Двумя годами позже, в 1857 году, отпраздновали свадьбу. Правда, в последний момент дело чуть было не сорвалось. В Пруссии заявили, что по традиции принцы королевской крови должны сочетаться браком в Берлине и что они не видят никаких оснований считать настоящий случай исключением. Когда эти высказывания достигли ушей Виктории, она онемела от возмущения. В записке, слишком эмоциональной даже для Ее Величества, она проинструктировала министра иностранных дел заявить прусскому послу, чтобы он «не рассматривал возможность положительного решения этого вопроса… Королева никогда на это не пойдет, как по государственным, так и по личным соображениям, и предположение, что наследному принцу Пруссии зазорно приехать в Англию, чтобы жениться на принцессе крови Великобритании, по меньшей мере абсурдно… Какими бы ни были традиции прусских принцев, им не каждый день выпадает жениться на старшей дочери королевы Англии. Так что вопрос следует считать решенным и закрытым». Так и вышло, и венчание состоялось в церкви Святого Джеймса. По этому поводу состоялось великое празднование — иллюминация, торжественные концерты, огромные толпы и всеобщее ликование. В Виндзоре, в зале Ватерлоо, в честь жениха и невесты был дан роскошный банкет, о котором Виктория записала в дневнике: «Все отнеслись к Вики по-дружески тепло и были полны вселенского энтузиазма, наиболее забавный пример которого продемонстрировал герцог Буклеческий, оказавшись в самой гуще толпы среди самого отребья». Ее чувства с каждым днем разгорались все сильнее, и, когда пришла пора молодой паре уезжать, она почти что сломалась — но не совсем. «Бедная дорогая девочка! — записала она впоследствии. — Я обняла ее, благословила и не знала даже, что сказать. Я целовала Фрица и снова и снова сжимала ему руку. Он не мог вымолвить ни слова, и в глазах его стояли слезы. Потом я обняла их обоих уже в дверях кареты, Альберт сел с ними и с Берти… Грянул оркестр. Я распрощалась с добрыми Перпончерами. Генерал Шрекенштейн был весьма тронут. Я пожала руку ему и доброму декану и потом быстро поднялась в дом».