Королева Виктория

Возведенный из местного серого песчаника замок между тем не был похож на традиционные шотландские постройки. Его бальный зал был выдержан в готическом баварском стиле, и местные жители прозвали его «schloss [69]Альберта». Шторы и ковры в нем были из тартана зелено-желто-голубой расцветки, диваны обиты ситцем, спальня королевы оклеена голубыми обоями в лилиях, а в коридорах развешано множество оленьих голов. В нише вестибюля была установлена статуя самого Альберта в килте в натуральную величину. После своего первого посещения этого замка лорд Роуз-бери, который станет премьер-министром королевы в последние годы ее жизни, воскликнул: «Я считал, что в мире нет ничего уродливее Осборна, но только до того дня, пока не увидел Бальморал!» Виктория же полностью полагалась на вкус своего «горячо любимого ангела». Англия будет в буквальном смысле слова обезображена этой архитектурной мешаниной из готики и народных традиций, почерпнутых из немецкого фольклора и преданий о рыцарях Круглого стола.

Через шесть дней после своего приезда Фриц, заканчивая завтрак, решился заговорить с королевой и принцем о деле, которое привело его к ним. На несколько мгновений он словно потерял дар речи, ни один звук не мог сорваться с его губ, но затем он взял себя в руки и завел разговор о «бесконечно дорогом его сердцу предмете и своем желании стать с ними одной семьей». Королева так разволновалась, что вместо ответа смогла лишь пожать его руку. Но Вики было всего четырнадцать лет, и родители не собирались немедленно выдавать ее замуж. Было решено, что Фриц официально попросит ее руки на Пасху, после ее конфирмации.

Альберт поспешил отправить Штокмару победную реляцию: «Интересующее вас событие вступило в решающую фазу сразу после завтрака». Он поставил об этом в известность и министра иностранных дел лорда Кларендона: «Считаю необходимым сообщить вам по секрету, что принц Фридрих Вильгельм попросил у нас руки Ее Высочества и сделал это с согласия своих родителей и прусского короля. Мы, со своей стороны, ответили согласием на его просьбу, но выдвинули условие, что наша дочь ничего не должна знать об этом до своей конфирмации... Королева уполномочила меня сообщить вам, что вы можете передать эту новость лорду Пальмерстону, но, учитывая нынешние обстоятельства, просим вас сделать это в абсолютной тайне от остальных. Что касается неизбежных разговоров в свете, то от нас тут ничего не зависит». Этой ночью Виктория почти не сомкнула глаз, с беспокойством думая о чувствах своей дочери. Но уже на следующий день она писала дяде Леопольду: «Что нас радует, так это то, что он действительно без ума от Вики». Новость удалось удержать в секрете едва ли неделю. 25 сентября королева разрешила Фрицу подарить будущей невесте браслет: «Мы также сказали ему, что следует поговорить с Вики и что именно он должен это сделать».

Растроганная этой зарождающейся любовью королева дала молодым людям возможность поговорить с глазу на глаз. 29-го числа королевская семья отправилась на прогулку верхом на пони на гору Крэг-на-Бан. Фриц и Вики ехали в хвосте маленькой кавалькады. Молодой человек протянул Вики веточку белого вереска, традиционно считавшегося у шотландцев символом счастья. «Когда мы слезли с наших пони, — рассказывала потом королева, — принц подмигнул мне, дав понять, что поговорил с Вики».

По возвращении в замок родители пригласили дочь в свои покои: «Любит ли она Фрица так же, как он ее?»

«О, да!..»

Виктория успокоилась. Это будет не только политический союз, это будет еще и брак по любви. «Таймс», настроенная менее радужно, сообщила эту новость, назвав прусское семейство «захудалой немецкой династией», находящейся под «царской» пятой, имея в виду русского царя, и выразила опасение, что в один прекрасный день принцесса может оказаться «в ситуации, когда ее верность мужу вынудит ее предать свою родину».

Пруссаков тоже не слишком радовал этот союз с «жеребцами-производителями Европы», как пренебрежительно именовал Кобургов Бисмарк. А Наполеон III вообще почувствовал себя оскорбленным и преданным после таких сердечных и таких разорительных встреч в Виндзоре и Париже. В январе 1856 года королеву вдруг начали мучить угрызения совести: «Мне перестала нравиться идея отправить нашу девочку в Берлин, ведь он, как ни крути, остается логовом нашего врага».

Она пришла в негодование, узнав, что двор ее дочери будет состоять лишь из пруссаков. А требование короля, чтобы свадьба состоялась в Берлине?! Она просто дар речи потеряла от возмущения, узнав об этом. И тут же отправила гневное письмо своему послу в Берлине: «Неужто мы слишком далеко зашли, предложив кронпринцу Пруссии прибыть в Англию для вступления в брак с принцессой из королевского дома Великобритании? Да это просто абсурд, если не сказать больше... Каковы бы ни были привычки прусских принцев, они не каждый день женятся на старшей дочери английской королевы. Считаю этот инцидент исчерпанным».