Королева Виктория

Едва переступив порог Букингемского дворца, она услышала лай своего любимого спаниеля Дэша. Она отложила скипетр и державу, которые до сих пор держала в руках, скинула парадную мантию и нежно прижала к себе своего песика. Легенда гласит, что она даже сама искупала его. За ужином лорд Мельбурн, сидевший слева от королевы, со слезами на глазах воскликнул в ответ на ее жалобу, что у нее от усталости дрожат ноги: «Я должен поздравить вас с тем, как превосходно вы держались сегодня. Вы вели себя просто безупречно!» В то время в английском высшем обществе не стеснялись проливать слезы. Они были признаком хорошего воспитания, культуры и тонкой артистической натуры.

Глава 5

После коронации королева еще в большей мере, чем прежде, ощутила себя королевой и была счастлива. Какой же это был контраст с тем положением, в котором оказались юные правительницы Испании и Португалии, познавшие, что такое гражданская война и революция! Ее же малейшие желания и даже капризы тут же исполнялись. Виктория была в центре всех взглядов, в центре всеобщего внимания. Ее народ любил ее. Ее встречали восторженными криками всякий раз, когда она появлялась на улице, чем не мог похвастаться ни Георг IV, который боялся передвигаться в карете по Лондону из страха, что его забросают камнями, ни даже Вильгельм IV: «Лорд М сказал мне, что люди ведут себя очень учтиво по отношению ко мне, тогда как с королем они были демонстративно грубы и, завидев его, тут же надевали на головы свои шляпы».

Она все с большим удовольствием выполняла свою «работу королевы» и считала, что ее премьер-министр мало бывает с ней, особенно по вечерам. Она не любила ужинать без него. Когда его не было рядом, беседа за столом не клеилась. Вернувшись однажды вечером из Букингемского дворца, лорд Гревилл так описал свой диалог с Викторией:

«Катались ли вы сегодня на лошади, лорд Гревилл?»

«Нет, мадам, не катался».

«Сегодня был такой прекрасный день!»

«Да, мадам, просто замечательный!»

«Правда, было чуть прохладно».

«Действительно, мадам, было немного прохладно».

«А ваша сестра, леди Френсис Эгертон, ездит верхом, не так ли?»

«Да, мадам, иногда ездит».

Повисло молчание.

«А вы, ваше величество, катались сегодня верхом на лошади?»

«Да, и довольно долго», — оживилась королева.

«У вас хорошая лошадь, ваше величество?»

«О, да, превосходная».

Она знала, что ей не хватает знаний, и ненавидела сидеть в «кружке» гостей, которым никогда не находила что сказать. Она гораздо уютнее чувствовала себя с Лецен и с людьми простого сословия, чем с лордами, министрами и писателями, рядом с которыми из-за недостатка культуры ощущала себя существом низшего порядка. Она никогда не выезжала за пределы Англии, не бывала в Париже, не выходила в свет.

Она жаловалась на это лорду Мельбурну, а тот советовал ей лучше говорить какие-нибудь глупости, чем сидеть молча. День за днем он продолжал наставлять и учить ее. Он ей читал и разъяснял закон об отмене рабства, и она, ужасаясь, открывала для себя, какие жестокости творили торговцы рабами. У нее было безошибочное чутье. В своей пуританской Англии она умудрилась остаться свободной от религиозных предрассудков. Одним из первых, кого она возвела в рыцарское достоинство, стал еврей, избранный шерифом Лондона, с которым она в свое время познакомилась в Рамсгейте. В тот вечер она записала в своем дневнике: «Я в восторге, что первой делаю то, что считаю справедливым и достойным».

Ее мать взывала к небесам. Разобиженная герцогиня осыпала дочь упреками. И в театр, дескать, та ходит слишком часто, и ест слишком много, и вина за столом пьет сверх меры, а главное — упрямо не допускает ко двору Конроя: «Я сказала лорду М, что это просто ужасно в течение стольких лет постоянно находиться рядом с матерью... Несколько дней назад она заявила мне, что останется здесь со мной до тех пор, пока я не выйду замуж. Какая отвратительная альтернатива!»

Сейчас она меньше, чем когда-либо, думала о замужестве. Она намеревалась подождать с этим года три-четыре. И не раз повторяла это дядюшке Леопольду, который упорно сватал ей ее двоюродного брата Альберта. Как раз в это время Штокмар сопровождал принца в длительном путешествии, подходившем уже к концу, по Швейцарии и Италии, где они доехали до Неаполя, — это было своего рода последнее повторение пройденного перед его экзаменами в университет. Но Виктория не хотела больше иметь дело с этим «юнцом». Она уже не мыслила себя без остроумных замечаний Мельбурна, без его взгляда, обращенного в ее сторону, и без преисполненных любви записок, которые он присылал ей, когда не мог приехать к ней в Виндзор. Для короля Бельгии она придумывала массу отговорок. «Помимо всего прочего, — с раздражением заметила она однажды, — он пока еще не слишком хорошо владеет английским языком, и если собирается занять в Англии столь высокое положение, то ему следует избавиться от этого недостатка». Между тем она прекрасно знала, что вместе со Штокмаром к немецкому принцу был отправлен лейтенант Сеймур, дабы помочь ему в изучении английского языка.