Королева Виктория

Вскоре она обнаружила, что не может принимать своих министров наедине, и сказала премьер-министру лорду Пальмерстону, чтобы члены кабинета решали все свои дела либо с принцессой Алисой, либо с генералом Греем, преемником личного секретаря принца Альберта Джорджа Энсона. После смерти принца генерал Грей стал ее личным секретарем. А когда премьер-министр стал настаивать на том, что такой метод ведения дел практически невозможен, королева неохотно согласилась с ним и пошла на некоторые уступки. В частности, она признала, что в таком состоянии вряд ли сможет посещать заседания Тайного совета. Словом, в такой нелегкой ситуации был достигнут довольно странный компромисс. Председателем Тайного совета являлся недавно назначенный на этот высокий пост Артур Хелпс, образованный и весьма тактичный человек, которому королева безгранично доверяла. В конце концов королева и ее премьер-министр договорились, что члены Совета во главе с председателем будут находиться в одной комнате, а королева в это время может сидеть в соседней комнате, дверь которой откроют настежь. Таким образом королева сможет слушать ход заседания и одобрять или отвергать все принимаемые членами Совета решения.

Примерно такое же отстраненное присутствие королевы наблюдалось и во время свадьбы принца Уэльского и принцессы Александры, которая состоялась 5 марта 1863 г.

В течение нескольких месяцев после смерти принца королева пребывала в уверенности, что главной причиной преждевременной кончины мужа стало непомерное бремя государственных дел, которым он отдавал все свои силы, и прежде всего грязная история с принцем Уэльским. Она говорила лорду Харфорду, что принц-консорт был «убит этим ужасным делом в военном лагере Карраг». Чуть позже королева попросила старшую дочь Вики передать ее слова барону Штокмару. «Не должно быть никаких иллюзий, — говорила она, — что именно оно и погубило его... Боже мой, это просто уничтожило его, крест был слишком тяжелым».

В результате всего этого королева не могла смотреть на принца Уэльского без содрогания. Доходило до того, что ей тяжело было даже находиться с ним в одной комнате, а своей старшей дочери она признавалась, что и разговаривать с ним не может. «Он, кажется, еще не знает, что мне известны все подробности его амурных похождений. Наш дорогой папа обещал ему, что не станет рассказывать мне о наиболее неприличных деталях его поведения... Скажи ему (кронпринцу Фридриху, который задал ей несколько неприятных вопросов от имени принца Уэльского), что я постараюсь забыть все неприятности, но не уверена, что у меня это получится».

А лучший друг принца-консорта полковник Фрэнсис Сеймур всячески убеждал королеву, что так называемое моральное падение принца Уэльского на самом деле не более чем «юношеская оплошность, избежать которой не удается практически ни одному молодому человеку», и что маловероятно, будто юный принц именно такой человек. При этом полковник Сеймур добавил, что «врожденная моральная чистоплотность» принца Альберта привела к тому, что он явно преувеличил «моральную неустойчивость» юного принца и отнесся к его поступку с большей серьезностью, чем тот заслуживал. Ведь большинство других людей относятся к подобным грехам юности довольно снисходительно и не делают из этого никакой трагедии.

Однако королеву такие доводы совершенно не убедили, и когда кронпринцесса попросила мать не слишком наседать на сына и признать наконец, что принц Уэльский совсем не похож ни на мать, ни на отца, она с горечью ответила старшей дочери: «Все, что ты говоришь мне о бедном Берти, сущая правда. Разумеется, ты пытаешься защитить своего брата, но если бы видела все то, что видела я за последнее время, если бы твой Фриц так страдал от предательства со стороны сына, терял силы, рвал нервы и медленно умирал день за днем, я сомневаюсь, что тебе удалось бы так спокойно наблюдать за человеком, который и был главной причиной этого горя. Во всяком случае, ты не могла бы общаться с ним без содрогания. Я не могу больше нести этот крест, он убивает меня!»