— Сиди, господин, — сказал комендант. — Я подожду тебя перед корчмой. Пожалуй, я должен тебе сказать кое-что еще, — добавил он, идя к двери, и остановился, положив руку на дверной косяк. — За порядок в Сей Айе отвечаю я. Нет таких несчастных случаев, ответственность за которые я мог бы переложить на кого-то другого. Если ты потребуешь от меня сатисфакции — ты ее получишь.
— Спасибо, ваше благородие. Сейчас я выйду.
Йокес вышел из корчмы и долго смотрел на небо, где постепенно сгущалась ночь.
Готах-посланник наконец смог как следует поесть.
Обычный распорядок дня оказался нарушен настолько, что еду ни разу не подали в положенное время. Никто за это не отвечал. Первая Жемчужина Дома сперва спала вместе с княгиней до полудня, потом повсюду ее сопровождала, наконец ее освободили от обязанностей первой Жемчужины. Кеса занималась только урядниками Имперского трибунала; на вопросы о еде она раздраженно отвечала: «Позже!» или «Не сейчас!» Так что нетронутый завтрак убрали со стола, и такая же, даже худшая судьба постигла и все остальное, поскольку ужина не было вовсе. Только еду для прислуги давали с кухни в обычное время.
Гости Сей Айе справлялись по-разному. Подсотница гвардии даже не думала унижаться до просьбы о еде в доме, где ее принимали со столь необычным гостеприимством. Поданную в комнату еду она приняла безразлично, удостоверившись лишь, что не забыли и о лучницах в соседней комнате; вскоре после этого она уехала с Йокесом. Мудрец Шерни тоже получил угощение, но он любил хорошо поесть и вечером в отчаянии грыз фрукты, найденные в корзине, стоявшей в нише в коридоре (так что кто-то все же оценил распоряжения Хайны…) Наступила поздняя летняя ночь, когда его наконец позвали к столу. Идя следом за невольницей, он проделал долгий путь по дому и… оказался в саду.
Поблизости от дворца, на каменистой площадке, окруженной живыми изгородями, возле фонтана горело несколько больших факелов, свет которых бросал бесчисленные отблески на потоки шумящей воды. По приказу княгини из дворца вынесли стол и поставили под открытым небом. Между блюдами горело множество свечей.
Княгиня сидела за столом, теребя скатерть, — видимо, ей хотелось, чтобы ее оставили в покое. Но она была отнюдь не одна. В нескольких шагах от нее у фонтана собралась небольшая группа людей, разговаривавших на какие-то легкомысленные темы; то и дело слышался смех. Ее высочество обычно ужинала в обществе первой Жемчужины и Йокеса (если комендант не был в своем лагере) или кого-то из придворных высокого ранга. На этот раз подобная честь выпала конюшему (по стечению обстоятельств посланник уже успел с конюшим познакомиться, совершенно случайно, во время суматохи после неудавшегося покушения), но пригласили также и коменданта гвардии. Были и Кеса с Хайной. Ждали лишь гостя, и когда княгиня жестом предложила ему занять место за столом, все сразу же сели. Только Хайна немного замешкалась, давая какие-то короткие указания солдату дворцовой стражи, который появился из темноты и вскоре ушел.
Ужин подали обильный, но не слишком изысканный — подобные блюда Готах уже пробовал в доме наместника Ваделара, хотя там предлагали значительно меньше дичи. Так что это был стол, что называется, армектанский, и он столь же по-армектански красноречиво говорил: дорогой гость, еда для нас не важнее, чем разговор с тобой, к тебе относятся как к своему, а доказательство этому — отсутствие каких-либо приготовлений, связанных с твоим визитом. В Армекте именно таким образом демонстрировали доброжелательность и уважение, а крайним их проявлением была знаменитая армектанская нагота, столь смущавшая прибывших из других краев Шерера. Нагота символическая, иногда в большей, иногда в меньшей степени, чаще же всего лишь некоторая небрежность в одежде, подчеркивавшая то же, что и небогатый стол. «Дорогой гость, ты у себя дома, мы относимся к тебе как к своему и ведем себя как всегда, ты не доставляешь нам никаких хлопот». Но это уже было бы слишком по-армектански; Готах сомневался, что княгиня стала бы сидеть в подоткнутом для прохлады платье или позволила бы груди выглянуть из расстегнутого лифа… Комендант дворцовой гвардии тоже не собирался стаскивать мундир, пугая всех волосатым торсом из-под расстегнутой рубашки.
Невольницы ловко прислуживали за столом; невольников-мужчин в Сей Айе было немного. Готах знал почему. Невольников всегда не хватало, так как они требовались на шахтах, в каменоломнях — одним словом, на тяжелых работах. Мальчиков из невольничьих хозяйств обучали боевым приемам для службы в личной охране или для выступления на аренах. Но почти никогда не случалось, чтобы свободный мужчина, даже умирающий с голоду, добровольно продался в неволю. Можно было почти не сомневаться, что он попадет на каторжную работу, которая убьет его за полгода. Женщинам ничего подобного не грозило.