Королева войны

— Ваше благородие… ты не знаешь, что это за край! Из дворца? Здесь все любили его высочество как отца! А теперь точно так же любят княгиню Эзену. Что там дворец… Предложи, госпожа, в какой-нибудь деревне, что дашь золотой, чтобы кто-нибудь сказал, в каком платье ее высочество была на конной прогулке. Мужик и слова тебе не скажет, а когда сообразит, что к чему, то выскочит из избы, созовет своих, и тебя палками погонят прочь, ваше благородие. А еще кто-нибудь сразу же побежит поклониться в колени Жемчужине Дома и покажет грязным пальцем, кто спрашивал про ее высочество. Как-то раз поймали такого, который слишком много спрашивал. Что тогда творилось, ваше благородие, на рынке! Четыре лошади тянули в четыре разные стороны, и первыми оторвались руки. Потом целую неделю глашатай ездил по всем деревням и предупреждал о тех, кто хочет слишком много знать.

— Здесь дошло до подобного беззакония?

— Беззакония, ваше благородие?

— Как я слышу — человека разорвали лошадьми.

— Это личные владения, ваше благородие. И законы здесь свои. Имперские — полностью соблюдаются. Каждый может поступить на службу в легион, услышав объявление о наборе. Никто не разлучает силой крестьянские семьи, а брачные контракты подписывают даже неграмотные, чего, пожалуй, нигде во всем Дартане нет… Каждый имеет право продаться в неволю. И каждый свободный человек может подать жалобу трибуналу.

— Почему тот не жаловался?

— Жаловался. Жалобу отклонили. Имперский трибунал никогда не признается, что в чьих-то личных владениях был его шпион. Трибунал только платит. Получилось так, будто подданный князя шпионил за своим господином, с какой-то низменной целью. И князь его осудил. По мнению всех, живущих на этой поляне, осудил еще очень мягко. Поскольку он не мучился четыре дня.

— Это было во времена князя, — помолчав, сказала Агатра. — А сейчас?

— Ее высочество? Ее здесь не сразу полюбили. Никто не знал, будет ли она столь же добра, как князь, только потом оказалось, что, возможно, она даже лучше. Она дала детям право собирать землянику, малину — сколько смогут съесть, лишь бы не на продажу. Сперва, конечно, всем казалось странным, что невольница… Никто не хотел такой — то ли госпожи, то ли не госпожи. Потом пошли разные слухи, но такие, что теперь все смотрят на ее высочество как на принцессу, вернувшуюся из изгнания. А уж с тех пор как приехал его благородие Денетт, чтобы просить руки ее высочества… Ведь не стал бы же он просить руки невольницы.

— Денетт? Кто это? — прервала она его.

Хозяин дома рассказал все, что знал.

— Я ничего об этом не слышала, — задумчиво проговорила она. — Хотя — с чего бы мне что-то слышать и от кого… Говоришь, он приехал с брачным предложением?

— Так говорили. Солдаты из отряда его благородия якобы ничего не знают, но сама понимаешь, госпожа… Они ходят по всему Сей Айе, а больше всего, само собой, по корчмам. Кто-то что-то когда-то слышал, еще в Дартане. Другой слышал по пути сюда, у лагерного костра. А его благородие Денетт живет во дворце, охотится, даже о чем-то распоряжается… Всем нравится, что ее высочество не объявила о помолвке, а все еще думает. Видимо, не слишком торопится, все еще помнит старого князя, хотя была с ним очень недолго.

— Как-то странно все это… Никаких посланцев, сватов? А может, и были сваты, кто знает? — размышляла она вслух. — Но… с чего бы такому, как К. Б. И. Денетт, жениться на невольнице? У которой сразу же все отберут?

Она еще больше нахмурилась.

— Хотя… а может быть, и нет? — Она глубоко задумалась.

Дартанец сидел тихо, не мешая ей.

— Ладно, — сказала она. — Все это теперь неважно. Кто тут еще есть от трибунала? Кроме тебя?

— Никого, ваше благородие. Есть двое урядников, которые имеют право выносить приговоры по представлению верховного судьи. Князь Левин сам просил прислать в Сей Айе кого-нибудь, кто рассматривал бы нарушения имперского законодательства. Здесь очень часто бывают купцы да и разные наемники, ищущие себе занятия… Они не подданные Сей Айе, и с тех пор как в корчме кто-то забил насмерть несчастного торговца… Князь решил, что Роллайна слишком далеко, чтобы отправлять туда каждого преступника.

— Но — тайные урядники?..

— Только я.

Она покачала головой.

— То есть никого, — спокойно ответила она. — Ты знаешь только то, что слышишь в корчме.

— К сожалению, да, ваше благородие. Я умею собирать разные отрывочные сведения и соединять их в единое целое, но редко осмеливаюсь спрашивать, а уж тем более шпионить или следить… — Он замахал руками, словно пытаясь отогнать жуткий кошмар. — Может, месяц. Через месяц для меня все было бы кончено.

Она несколько раз глубоко вздохнула.