Королева воскресла!

— Ты мне не слуга, Лесли! И не говори так никогда! Если бы не ты, я бы даже не узнала, кто я на самом деле… или я не понимаю ничего? Или не помню, что ты для меня сделал? Да я вся твоя до последней ниточки! Можешь меня ударить, можешь вытереть мной полы, можешь оттолкнуть, если тебе неприятно… всё можешь, понимаешь?

— Воистину, никогда не знаешь, чего от тебя ждать, — сказал он, — то гнева, то любви, то высокомерия, то преданности… то безразличия, то желания. Жар-птица ты моя неприкаянная…

Когда дыхание его касалось моей щеки, по всему телу пробегал озноб, голова кружилась.

— Желаю, — проговорила я, вспыхивая как сухая солома, — да-да, я желаю! Тебя, любви твоей, тела твоего, дыханья твоего, шепота твоего, объятий твоих, стонов твоих и судорог…

— Я тоже… — Лесли склонился надо мной, и губы наши наконец-то встретились.

Потом, когда вся плоть моя в последнем порыве содрогнулась и рванулась навстречу забытому наслаждению, когда горячая волна залила меня до ушей и откатила, когда мы еще не распались на два отдельных тела, но уже вспомнили, кто мы есть, потом, когда кончился дождь и забрезжил тусклый рассвет, потом только я задумалась и поняла, что во мне три женщины сразу: и кроткая Жанет, и властная, жестокая Мария-Виктория, и пылкая, безрассудная Юлиана Тиманская.

И, кажется, одна умерла, и другую я убила, а вот ведь ношу их в себе и раздираюсь от противоречий. Что же ты наделал, проклятый колдун, Висконти? Кто же дал тебе такое право перемешивать человеческие судьбы, как салат в кастрюле? Сколько зла ты посеял, сколько зла!

Я дала обет ни на кого не злиться и всех простить, но как же мне простить тебя?! Нет. Не успокоюсь до конца дней своих!

Или освободите меня от ненависти, или дайте отомстить!

*********************************************************

***************************

Тропа к Приюту была скользкая и грязная. Вдоль нее строем стояли хмурые темно-зеленые елки.

— Веселенькое место, — заметил Лесли.

— Это потому что пасмурно и сыро, — вступилась я за свои любимые места, мне был дорог здесь каждый куст, — если бы ты побывал тут летом!

— Да! Нормальный, счастливый человек в такую глухомань не потащится, это уж точно.

— Не все же нормальные.

Ручей мы перешли, как водится, вброд. Я оглянулась на то самое место, где полоскала белье. Песок был холодный, не желтый, а какой-то грязно-серый, ни травы, ни листика, только вода ничуть не изменилась и всё текла себе, такая же бесконечная и равнодушная, как само время.

— Что ты там увидела?

— Так, ничего…

Через пять минут показался забор. Ворота как всегда были открыты. Брат Диего, уже босиком, складывал возле кухни поленья.

— Нам к Святому Робину, — сказала я, поприветствовав его.

— Идите, он у себя, — сказал брат Диего и кивнул на крайний слева домик.

— Ступай, — улыбнулся мне Лесли и подобрал с земли топор, — а я пока здесь погреюсь.

— У них есть дом для гостей.

— Успеется.

По дороге в Приют я сто раз представляла свою встречу с отцом Робином, думала о том, что ему скажу, как ему объясню и о чем попрошу его. И выходило всё путано и неправдоподобно. "Святой отец, я дьявол! Мысли мои убивают людей! Я — вулкан, я — стихийное бедствие! Научи меня добру, дай мне силы всех простить и смириться со своей судьбой, пока я не натворила страшных бед! Я боюсь сама себя, святой отец!"

Как младенец к матери, кинулась я ему в ноги и обняла его колени. Он наклонился, взял в ладони мое лицо, черные глаза его смотрели на меня тревожно и внимательно.

— Поднимитесь, ваше величество.

Я потрясенно уставилась на него, не в силах сдвинуться с места. Как он узнал, как?

— Поднимитесь и сядьте в кресло. И просите, о чем хотите.

— О чем хочу? — переспросила я.

Он улыбнулся и кивнул.

— Я думала, что пришла к Святому отцу, а оказалось, что к Господу Богу? Он всё знает и всё может?

— Не кощунствуйте, дитя мое. Просто ваши мысли летят впереди, вас, и вы давно уже мне всё поведали.

Я как во сне встала, дошла до стены и села в жесткое, вырезанное из дерева кресло. Такие кресла вырезал брат Плиний, в прошлом краснодеревщик.

Святой Робин начал без предисловий.

— Чтобы научиться прощать, Юлиана, нужно понять, что добро и зло — две стороны одной медали. Абсолютного добра, как и абсолютного зла не бывает.

Он был в длинной черной рясе, высокий, плечистый, совсем еще не старый, хотя и с сединой в бороде и в висках. Я грешным делом подумала, что в молодости, наверно, женщины не давали ему прохода, но потом вспомнила, что он читает мысли и даже покраснела от этого.

— Человек — существо странное и противоречивое, — продолжал Святой Робин, — прежде, чем осуждать других, вспомни сначала себя. Разве ты, Юлиана, изначально не добра? Разве в радость тебе чужие страдания? Однако, это ты убила юную девушку, и родители ее вправе тебя возненавидеть, если узнают, в ем причина.

— Вы хотите меня убедить, что я — чудовище, Святой отец? Я и сама это знаю!