Как же это больно. Особенно ложь, которую он с такой готовностью принял.
В тот момент Бенедикт так на меня посмотрел, как будто я наконец-то дала ему то, чего он хотел. Как будто ему больше не надо гадать, действительно ли я предательница, которой он меня считал, потому что в итоге я сама ему во всем призналась.
Пошел он к черту. Значит, так тому и быть. Он не желал мне верить, и я перестану перед ним объясняться. Но бороться не перестану.
Сделав над собой усилие, я постучала в тяжелую деревянную дверь. Из-за нее по-прежнему не раздавалось ни звука. Тишина царила так долго, что я почти подумала, что Бенедикта там вообще нет. Но когда я уже собиралась на всякий случай постучаться еще раз, дверь открылась и он оказался прямо передо мной. Черные классические брюки, светлая рубашка. Короткие волосы аккуратно зачесаны назад, борода недавно подстрижена.
Я застыла с поднятой рукой, на мгновение потеряв способность шевелиться. И между нами вновь разлился тот же жар. Это желание либо броситься в его объятия, либо бить в грудь, пока он не перестанет так на меня смотреть. Бенедикт окинул меня пренебрежительным взглядом, и мое сердце заколотилось еще сильнее, чем во время нашего первого танца.
– Что тебе нужно? – холодно спросил он.
Я сглотнула. До сих пор я не задумывалась, что Бенедикт будет предпринимать дальше в отношении похищения Лиры. Подчиняться он точно не станет: исполнить требования моих родных просто невозможно. И единственное, что они предложили взамен, – это
Вряд ли он мне расскажет, если я спрошу. Но, по-моему, ни один из этих вариантов – что бы они из себя ни представляли – нельзя назвать особенно хорошим выбором. Образумить маму и папу – это единственная надежда на мирное решение проблемы, которая у нас была. Нет, она и
– У меня есть идея, как мы могли бы еще раз поговорить с моими родителями, – начала я, стараясь сохранять бесстрастный тон. На этот раз никакой ругани.
– И что это даст? – спросил Бенедикт. Не резко, скорее обессиленно. Я слишком хорошо знала, каково бояться за любимого человека. Но нести ответственность за целую страну, обладать всей властью в мире и при этом не иметь возможности что-то изменить… это, должно быть, гораздо тяжелее. Несмотря на попытки скрыть от меня свои эмоции, я по лицу видела его страдания. – Очевидно же, что они не воспринимают тебя всерьез, – напомнил мне он. – Разве только ты не хочешь мне признаться, что ваша вчерашняя ссора была лишь спектаклем, чтобы я опять тебе поверил.
Я ахнула:
– Что?
Бенедикт продолжал презрительно смотреть на меня.
Он говорил на полном серьезе. Вот же…
– Помогать тебе было бы куда проще, не будь ты таким охренительно подозрительным! – выругалась я. – Прости, но как ты себе это представляешь? Что мы с самого начала рассматривали такой сценарий и составили план на этот случай? Да это же бессмысленно!
Вампир ехидно фыркнул:
– Прекрасно. Раз вчера все было по-настоящему, остается вопрос, почему вдруг они ни с того ни с сего тебя послушают. Ты просто тратишь мое время, Флоренс. Что касается похищения Лиры, ты бесполезна.
Неужели Бенедикт всегда был таким беспощадно честным, а я просто этого не замечала? Или это тоже связано с недавними событиями? Я воздержалась от протестов, поскольку его вопрос, к сожалению, вполне оправдан.
– Меня они не послушают, верно, – признала я. – Но это не значит, что мы не можем их переубедить. Слова Валя имели бы другой вес. К нему они прислушаются.
Взгляд Бенедикта стал жестче. На челюсти опасно дернулся мускул.
– Твой брат недвусмысленно дал понять, что не намерен нам помогать.
– Знаю. И тот факт, что ты сломал ему плечо, тоже наверняка не убедил его в твоей доброте.
Бенедикт плотно сжал губы, и на мгновение этот упрек завис в воздухе между нами. В зеленых глазах отразился как минимум намек на сожаление. Хотя этого не достаточно.
Потом я продолжила:
– Но я все равно могу попытаться еще раз спокойно с ним поговорить. Даже если вероятность того, что это принесет какой-то результат, очень мала… нам ведь ничего не стоит попробовать, правда?
Король пристально смотрел на меня с непреклонным выражением лица. Не нужно даже спрашивать, чтобы понять, как скептично он настроен. Но, похоже, Бенедикт колебался, поддаваться ли своей подозрительности. Ведь, будь он уверен, что я хочу поговорить с Валем только для того, чтобы продолжить плести заговор против короны, сразу сказал бы «нет».
Какая ирония. Пусть Бенедикт и утверждал, будто не верит ни единому моему слову, это утверждение само по себе было ложью. Между его злостью и ненавистью тлела крохотная искорка неуверенности. Всего лишь искорка. Однако это уже начало.
– Мне необходимо обсудить это с Эрис, – решил он, наверное, целую вечность спустя.
– Хорошо, – согласилась я. – Когда?