Королевская аллея

— Все же приятно время от времени видеть вокруг себя людей.

— Твой голос опять в порядке.

— Благодаря брому.

Он отставляет пепельницу на кафельный столик. Темно-бордовый галстук теряется под жилетом светлого костюма, с которым гармонируют легкие, с матерчатыми вставками, ботинки.

— Кроме того, — Катя Манн наконец садится в кресло, мягкую спинку которого украшает розетка в стиле рококо, — не исключено, что внизу пил бы кофе некий нежелательный гость. Фельдмаршал Кессельринг — известный, неприятно известный Улыбчивый Альберт… Ну, ты знаешь: его так прозвали из-за поврежденного лицевого нерва… Наверное, он скоро съедет, но пока что находится здесь.

— Если не съедет, уехать должны будем мы. — Он, по-видимому, спокоен. — Кто знает, скольким убийцам, подстрекателям к убийствам, всякой швали, которая хотела (и до сих пор хочет!) видеть меня скорее мертвым, чем живым, однако теперь приятно мне улыбается и любезничает, я — не подозревая, кто они, — пожимал руку, со времени своего возвращения. Но такая фигура — это уже чересчур.

Он все еще не снял с тарелки и не развернул салфетку.

— Он переедет к фабрикантам. Эри сейчас как раз излагает директору отеля свою точку зрения по этому поводу. Если ты уедешь — будет политический скандал. Мол, возмущенный Томас Манн показал Дюссельдорфу спину.

— Они это как-нибудь переживут.

— Не обманывайся. Скандал получится громким. Слухи о нем облетят весь мир.

— А что Голо? — Он забарабанил пальцами по столу.

— С тех пор, как он приехал, я его не видела.

— Чего ему здесь надо? Если тащишь за собой в путешествие всю семью, о каком отдыхе может идти речь? Это тяжелейшее испытание. Каждый тебя дергает и куда-то тащит. Каждый чего-то хочет и требует. Твоя нервная система превращается в лохмотья бродячего комедианта.

— Оставь мальчика в покое. В комедии дель арте тоже есть свои хорошие стороны, даже если она длится всю жизнь. У него ведь, кроме нас, и нет никого, к кому он действительно мог бы притулиться. Его теперешний спутник жизни или любовник — кто знает, как там у них обстоят дела, — вернется из США только осенью. Может, тогда пригласим их на ужин?

— Почему бы и нет, посмотреть на новых людей всегда интересно. Его кавалер владеет немецким?

Катя Манн передернула плечами.

— Главное, чтобы за столом не говорили по-английски. Для меня это скучно и утомительно. Американец, со своей стороны, тоже мог бы постараться… тем более, если собирается здесь осесть.

— Или пусть слушает других. Но, может, к осени у них все закончится. Ты ведь помнишь, как быстро менялись фавориты у… — Через пять лет после смерти сына ей все еще нужно собраться с силами, чтобы тихо произнести его имя. — …у Эйсси, как он находил себе все новых героев. И то же самое — с подругами Эри.

Отец берет ломтик белого хлеба.

— Голо не умеет есть как положено. У него вечно крошки на губах.

— Вышла из печати его новая книга об Америке. Наверное, он хочет ее тебе подарить.

— Будто мне больше нечего читать…

— Зима будет длинная, с длинными вечерами. Может, ему удастся совершить большой прорыв.

— Да. Это у него должно получиться. Исследовать, размышлять он умеет как никто другой, и в какой-то момент все это соединится в один поток.

— Разве их признáют блестящими литераторами, пока жив ты? — Она на мгновение накрыла его руку своей.

Он откинулся на спинку кресла.

— Шиллера похоронили в безлунную ночь. Я должен сделать так, чтобы «Песнь о колоколе» — этот гимн человечности — вернулась в общественное сознание. Она будто онемела из-за того, что ее зубрят в школах, равнодушно проборматывают ради хорошей отметки. И все-таки: О святой порядок — дивный / Сын богов, что в неразрывный / Круг связует всех, кто равны^{408}, — это грандиозно и вечно ново; с какой убежденностью, которую не назовешь иначе как безрассудно-отважной, поэт возвещает здесь о бракосочетании Порядка и Свободы! Какая нужна прозорливость, чтобы понять: одно не может существовать без другого. При тирании никто не вздохнет свободно. А чтобы у каждого была полная мера свободы, необходима мягкая согласованность интересов. Обходительность. Обходительность же, которая гарантирует свободу, сконцентрирована в гражданском государственном праве и в достоверном слове. Обходительность и Ответственность созидают лучшее из того, что мы можем обрести на земле. Ну и кроме них, конечно, Любовь.

— Ты уже заставил шиллеровский колокол вновь мощно зазвучать в зачине «Избранника». — Она наклонилась вперед: — Звон, перезвон колоколов supra Urbem. Звонят с Авентина… так, разрывая воздух, несется благовест великого праздника и вожделенного Сретения^{409}.

— Мои колокольные звоны и гул — свободная живописная композиция по мотивам Шиллера. Которые — в таком виде — вошли в эту уклонившуюся с прямого пути книжицу…