Королевская аллея

Хойзер и Батак отошли от Дочери и издали кивнули Голо Манну, который нарочито схватился за карман пиджака, чтобы напомнить Клаусу о книге в кармане собственного его смокинга или пальто.

Запах свежей краски, парфюмерные ароматы буквально оглушали. Среди здешнего Haut-Volée[96] стояли или прогуливались и люди интеллектуального склада: молодой человек с галстуком-бабочкой, юные дамы с пачками книг под мышкой; пришел даже один слепой, которого его спутница вела к гардеробу, где, из-за летних высоких температур, народу почти не было. Мира и Вернер Хойзер у входа в зал встретили коллегу-живописца Кампендонка и принялись обсуждать с ним интерьер нового Дома художника. Наверное, обоим живописцам казалось, что белые стены стоило бы украсить росписью или мозаикой, однако в бюджете такое не было предусмотрено. Мама Хойзера, облаченная в помпезный шелк, издали — сквозь клубы сигарного дыма — подавала ему знаки, которые могли означать: «Выпьем!», «Мигрень», «Встреча» и многое другое. Однажды, в давние времена, она так истово махала с берега гребцам «восьмерки», что они врезались в буй… Имеет ли такой прием что-то общее с литературой? Или здесь окончательно победила идея светского дефиле? Через очень узкую вращающуюся дверь Клаус Хойзер и Анвар Батак наконец попали в зал. И сразу оказались по ту сторону суеты, перед дверьми, выходящими в иллюминированный парк. На дальнем плане искрились бело-голубым знакомые фонтаны.

— Я думаю, кооперация с Нойсом в области энергоснабжения — это решенный вопрос.

— Я бы сказала, вы очень лихо все решаете, коллега.

— Уважаемая госпожа советница! Это еще не конец. Рано или поздно, так я считаю, коммунальные предприятия, и даже почта, перейдут в частные руки.

— Вы в своем уме? Это означало бы изъятие власти из общественных рук, у общественности.

— Напротив, госпожа Цоллич. Как только речь заходит о приватном выигрыше, система начинает функционировать более гибко. Она как бы приближается к потребителям.

— Я вас умоляю, Гизевинд! Зачем вообще тогда нужна наша администрация? Государство это все же не фирма. Даже рынок должен быть подчинен демократическому принципу общего блага.

— Рынок это и есть демократия.

— Только если он должным образом огорожен.

Советница по строительству и советник по предприятиям городского снабжения повернулись теперь к книготорговцу Овербеку (открывшему уже три филиала), который в этот момент внушал своему собеседнику:

— Будет еще много всякой болтовни. Но что напечатано, то останется. А о выдающихся книгах, Мертесакер, будут говорить еще два, три года… да что там, еще двадцать лет. Литература оказывает на людей длительное воздействие, и в этом, по моему мнению, с ней не сравнится даже радио. Книги и непрерывное обсуждение книг — это протокол развития нашей сущности. Кто бы захотел отложить их в сторону? Кто бы добровольно отказался от возможностей размышлять и углублять свои знания, которые открыл для нас Гутенберг? Разумеется, в своем новом магазине я начал с того, что выкинул всякое барахло. Мы должны выставлять на видных местах то, что клиенты, как они думают, непременно должны прочесть. Времена, когда покупатели бесцельно перебирали книги на задних полках — содержимое которых тоже необходимо контролировать — остались в прошлом.

— И что же, хорошо у вас идут дела? — поинтересовалась госпожа Цоллич у лысого предпринимателя.

Тот удовлетворенно кивнул:

— Пока что благодаря нашему лучшему писателю у меня окупается и вся прочая лирика. Кроме того, — и он прикоснулся к плечу Гизевинда, — я купил бензоколонку. Это источник будущего.

— А вы не согласны со мной, госпожа Цоллич (с помощью левой руки он втянул в разговор и советницу по строительству), что естественные науки должны занять подчиненное положение по отношению к гуманитарным? Ибо что пользы даже от самой блестящей лаборатории, если не развиваются мысли?

— Ну, — протянула советница, — такие вопросы, о ранге, наверное, утрясаются сами собой, в реальной жизни. Да вы лучше полюбуйтесь нашим новым храмом искусств! Это прекраснейшая инвестиция за все время моего пребывания на нынешнем посту.

Тот, к кому она обратилась, еще раз оглядел спускающиеся на длинных цепях шарообразные лампы, белую ротонду и деревянные ламели на потолке.

— Всё исключительно просто. И, тем не менее, доброкачественно.

Смысл последнего слова госпожа Цоллич не вполне поняла; может быть, он имел в виду: комфортабельно и уютно. Штучный паркет солидно поблескивал. Для репетиции открытия нового Дома художника такой культурный визит был идеальным предлогом. Некоторые искали архитектора этого сооружения. И удивлялись, что не могут его найти. Как они узнали в конце концов, Хельмут Хентрих передал свои извинения^{471}: он, мол, именно в этот вечер, по семейным обстоятельствам, прийти не сможет… Не исключено, что бывший сотрудник Альберта Шпеера^{472} хотел поразмышлять над планами Тиссенского небоскреба^{473}.

Хойзер и Батак пробирались вперед как бы сквозь «павильон привидений», подхватывая на ходу обрывки разнородных реплик.