Королевская аллея

Жить вдвоем, среди многих других людей, — трудное и рискованное предприятие. Чтобы оно удалось, требуются обаяние и выдержка, пробивная сила и осторожность, дополняющие друг друга. Анвар отпил еще немного вина. В этом отеле особые опасения внушает мальчишка-лифтер, «Арман». Красивей, чем он, вообще невозможно быть: газель, да и только; когда он, открывая решетку лифта, говорит «Прошу вас, Мадам», «Пожалуйста, сударь», это уже звучит как вызов: хочется замешкаться, отсчитывая положенные чаевые, расспросить его о нем самом — откуда он родом, какова его цель в жизни, — и вообще, поболтать с Арманом с глазу на глаз. От этого мальчишки, даже при мимолетной встрече, исходит ощущение счастья: какая-то харизма, взрывающая кабину лифта. Тебе хочется слышать его голос, дать ему совет, дотронуться до него — хотя бы только до манжета на форменной куртке. «Вы, сударь, видно, приехали издалека, — сказал он Анвару, когда тот спускался на лифте вниз. — Добро пожаловать на Рейн! Персонал этого отеля, к которому с совсем недавнего времени вправе причислить себя и я, несмотря на свою низкую должность, — всегда к вашим услугам. Если вы захотите узнать побольше о Дюссельдорфе — этой жемчужине, хоть и не речной, а находящейся на сухом берегу, — то я наилучшим образом осведомлен о нем и наверняка сумею вам помочь. Простите, сударь, мою назойливость, которая ни мгновения не была осознанной. Я хотел только быть вам полезным, и как раз в юные годы такое намерение человеку особенно к лицу. Баронесса Волльштетт, между прочим, осталась очень довольна сообщенными мною сведениями. Да, и я даже возьму на себя смелость добавить, что она, со своей стороны, с душевной щедростью вознаградила меня откровениями — возможно, давно рвавшимися наружу, — не только о своей портнихе, но и о семейных обстоятельствах. Она уже уехала, и потому я вправе сказать, что ее почтенный супруг, оптовый торговец болтами, в эмоциональном плане едва ли может соответствовать такой супруге. Ведь баронесса пишет стихи — но это уже другая история^{235}. Сам я, между тем, происхожу из обедневшего семейства — но об этом, опять-таки, в другой раз. Человек как-то пробивается в жизни, да и мы с вами уже добрались до нижнего этажа. Я надеюсь, что еще не раз буду иметь удовольствие препровождать вас — безопасно и в хорошем настроении — через этажи этого, как я бы выразился, высокопродуктивного мирового театра. Или вы можете при случае просто спросить об Армане: который, дескать, водит по городу приезжих; потому что лучшего знатока достопримечательностей времени курфюрста Яна Веллема и тонкостей здешнего карнавала вы, думается мне, не найдете. Приятного вам вечера!»

Настоящий змей-искуситель, если Анвар правильно понял его цветистую речь: с ослепительно-белой улыбкой и, собственно, не излишне дерзкий, потому что Анвар — когда, на шестом этаже, захлопнулась дверь лифта — первым произнес: «Лифтер. Я знаю профессию. Годы назад…»

Когда имеешь дело с честолюбивыми молодыми людьми, вроде этого Армана, нужно предвосхищать их шаги. Клаус тоже приехал в лифте с ним. Мальчишка впустил в лифт супружескую пару, целиком сосредоточился на их громоздком багаже и, как нарочно, даже не взглянул в вестибюль, хотя совсем недавно разговаривал с Анваром. Просто закрыл бронзированную решетку.

— Из носа, — сказал Клаус, — опять течет. Мне кажется, что и ухо закупорено. Я не могу избавиться от этой мелодии: За дверью прячется Тук-Тук… Лучше избегать интеллектуальных сфер и их представителей. Ничего хорошего из таких встреч не выходит. Мне нужно еще раз подняться наверх за новым носовым платком. Мальчишка-лифтер знает свое дело превосходно. Он происходит из благородного семейства и мечтает о Лиссабоне. Лиссабон, по его словам, это ворота к обеим Америкам и в то же время — утонченная европейская страна.

— Угу, — отозвался Анвар.