Королевская аллея

Я навещала Нинон два-три раза в неделю, хорошо зная, что встречу у ней своего маршала сидящим у камина, черного, казалось, не от дыма, а от пламенных вздохов отвергнутых любовников. Часы, проводимые там, летели, как минуты. Кто не видел, как Нинон, сидя на табурете, томно перебирает струны своей теорбы[33] и мелодично напевает «Я предаюсь вам вновь, любви воспоминанья», или, встав, делает несколько па одной из тех испанских сарабанд, которые она танцевала не хуже итальянских комедианток, тот ничего не знает об истинной красоте. Кто не слышал, как она декламирует стихи, весело философствует о любви и дружбе, остроумно рассказывает о чьем-нибудь новом романе, никогда притом не злословя, тот не знает, что такое истинный ум. Очень скоро я полюбила эту прекрасную любезницу не менее пылко, чем некогда сестру Селесту, хотя эти две женщины разнились, как небо и земля. Единственное, к чему Нинон так и не удалось приучить меня, так это к ее насмешкам над религией. Мне даже случалось открыто выражать ей свое неодобрение в таких случаях. Из любви ко мне Нинон перестала затрагивать эту тему в моем присутствии. «Оставимте это! — сказала она как-то, услыхав, как Александр д'Эльбен или кто-то другой склоняет меня к богохульству. — Мадам Скаррон — богобоязненная особа». Впрочем, это не мешало ей время от времени отпускать по сему поводу колкости, на которые я старалась не отвечать. «Франсуаза, не кажется ли вам, что люди, нуждающиеся в поддержке религии, дабы праведно жить на этом свете, достойны жалости? Я думаю, это признак либо ограниченного ума, либо порочной души…

Однажды я с большим трудом, под каким-то надуманным предлогом, сбежала от госпожи де Ришелье, которая, дай ей волю, вовсе не отпускала бы меня от себя, и потихоньку отправилась к Нинон; каково же было мое удивление, когда я застала ее в спальне за серьезным разговором с каким-то кавалером, сидевшим ко мне спиною. Казалось, Нинон в чем-то упрекает его, притом, довольно резко. «Послушайте, друг мой, — говорила она, — когда-нибудь вы ввяжетесь в опасную дуэль, которая вас погубит, меня оставит неутешною, а вашего сына — обездоленным… Вы непрестанно смущаете мой покой, но признайте, что возлюбленная, не имеющая других любовников, очень скоро наскучила бы вам…» Увидев меня, она осеклась, потом спросила: «Вы, верно, еще не знакомы с маркизом?»

Тут я, наконец, увидела лицо кавалера, и оно потрясло меня так, словно мне явился дьявол во плоти: человек, сидевший передо мною, был тем самым дворянином, которого я встретила в передней дома госпожи де Моншеврейль; на губах его играла все та же дерзкая усмешка, с какой он глядел тогда на женщину, одетую пастушкой. «Напротив, — услышала я его ответ вместо моего собственного, — мы уже встречались. Можно ли забыть мадемуазель, увидавши ее хоть однажды, — какие прелестные глазки, какая изящная манера подхватывать свой передник!» Видно, я залилась краскою стыда точно так же, как в первую встречу с Нинон, ибо она опять насмешливо шепнула мне на ухо: «Кровопускания, Франсуаза, не забывайте о кровопусканиях!»

Преодолев замешательство, я нашла в себе силы ответить, притом, весьма сухо: «Месье утверждает, что мы знакомы, но я даже не имею счастья знать его имя». — «Луи де Морне, — отвечал он с поклоном, — маркиз де Вилларсо и кузен господина Моншеврейля, который, без сомнения, принадлежит к числу ваших друзей». Теперь я окончательно уверилась, что интуиция не обманула меня, — передо мною и впрямь был коварный демон. Об этом говорили и его усмешка, и речь, и хищный взгляд, и обольстительные манеры; кроваво-красный камзол довершал сходство с дьяволом, каковым его многие и считали.