Горячий июньский мёд и ключевая вода, ломящая зубы подземным холодом — трапеза богов. Пчёлы гудели вокруг, стремясь перетаскать мёд обратно, и чуть ли не лезли в рот. Но не кусали.
Сам он не ел — пост. Почти не есть и не пить, не знать женщин, не убивать — удивляться не приходится, что он излучает напряжение. В нём чувствуется жажда жизни, и что давится эта жажда чудовищной волей. Чем-то же это для него окупается? Магическое воздаяние должно быть велико.
— Да, велико. Богиня, хочешь почувствовать то, что переживает пчела? — и протянул руку.
Как во сне протянула свою, коснулась — и на меня обрушился новый мир. Иные, неназываемые цвета и запахи, совершенно иное строение личности несколько секунд были моими — и тут же наваждение оставило.
— Дольше нельзя, ты можешь сойти с ума.
Ну да, я и за эти секунды пережила целую жизнь. Потрясённо молчала, слушая байки, которые он так легкомысленно травил. Не очень понимала слова, голова гудела, и я только смотрела на движущиеся бледно-розовые, обветренные губы, на острые волчьи зубы, да на ямочку на щеке, возникавшую, когда он улыбался — странно, одной стороной лица. Весёлый народ шаманы.
Но какая сила духа, какая способность к вызову! И сколь чудесное здание личности… Прощаясь, думала, что не надо с ним больше встречаться.
Я сожрала шмеля. Ни о чём не жалею.
Душистые клеверные луга на подъезде ко дворцу, тяжёлое вечернее гудение уже почти сонных шмелей… Мы тихо шли, лошадка топала за нами, и Леголас ловил и ел их, шмелей этих, таких толстых, пушистых, с падающей с них пыльцой… а я только смотрела, и жаба начала душить.
— Я съем. Не могу, интересно ощутить то, что так нравится тебе.
Леголас посмотрел сочувственно, осторожно сказал:
— Ты только ешь быстрее, а то ужалит. Давай я тебе поймаю. Открывай рот.
Ну, я и открыла.
Жевала быстро, но он всё равно укусил. Вскрикнула, но постаралась всё ощутить — хрустко ломающиеся крылышки, сладость нектара в брюшке, пушистость, занозистость конвульсивно сокращающихся лапок… Жгучесть яда ощутить стараться было не нужно — боль стремительно разливалась по нёбу.
И мы полчаса наверное стояли, пока Леголас, засунув мне пальцы в рот, лечил боль и отёк. Это было достойным завершением прогулки. Никогда не забуду.
45. Белый Шива
зухра читает камасутру
пометки ставит на полях
разврат кошмар бесстыдство ужас
срам, а вот это я смогу
Когда мы вошли в трапезную, присутствующие умолкли и обернулись. Шла к своему месту, недовольно ёжась и думая, что ж они смотрят-то так, как на чудо-юдо. Впрочем, неудивительно: завалились счастливые, на своей волне, в пыли и ромашковых венках, и, кажется, настроение наше диссонирует с тем, что было разлито в трапезной до нашего появления. Кинула быстрый взгляд на Трандуила — и, понятное дело, по его лицу ничегошеньки прочесть не смогла.
Есть было неудобно, нёбо ещё не совсем спухло и побаливало, да и от похождений по июньской жаре аппетит как-то пропал. Налила себе холодной простокваши и умилённо наблюдала, как Леголас, против обыкновения, накидывается на еду. Ну ещё бы, сил-то сколько потрачено, хе-хе.
— Блодьювидд, шмели отбили аппетит? — вкрадчиво поинтересовался владыка.
И тут я вспомнила, что забыла про урок с утра! Что делать, как принято извиняться в этом случае? Панически поискала госпожу Ардет глазами среди присутствующих — и не нашла.
— Не переживай, уроки я отменил, до осени. Пока не привыкнешь… к новому положению.
С облегчением и благодарностью посмотрела на него. Каникул мне хотелось, и спать по утрам, хотя бы летом.
— Итак, аранен, — Трандуил, заканчивая ужин, медленно вытирал губы салфеткой, наконец обратив внимание на сына, — что я вижу? Увезя живую-здоровую богиню, — и, яростным шёпотом, — не жену какого-то там горожанина! Ты возвращаешь её с больной головой и обгоревшую на солнце! И накормленную шмелями!!!
И, обращаясь ко мне:
— Nieninque, ну ты же всегда так хорошо понимала, что ты человек, ну зачем так рисковать? Ведь даже обряд сожжения смертности ещё не пройден, ты могла умереть! Шмель укусил тебя почти в мозг! Да, аранен мог тебя вылечить и вылечил, но если бы что-то пошло не так, как в случае с твоим обучением синдарину?! — и, снова гневным шёпотом: — Да не думай ты, как его выгородить! И да, вижу я, что ты ни о чём не жалеешь! Его пожалей и меня!
Устыдившись, притихла. Король ровным, сдерживающимся голосом выдал Ардариэлю заказ на кучу зелий и притирок для поправки моего пошатнувшегося здоровья. Тот поклонился и тут же исчез. Госпадя, да что ж так торопиться, я ж не так плоха… Владыка повернулся к сыну:
— Аранен, вы ведёте себя, как мальчишка.
Пока он внушительно молчал, я вспомнила анекдотик:
'Ночь. Из холодильника вылезает, пятясь задом, здоровенная толстая мышь. Тянет, упираясь со всей силы, цельный окорок, под мышками придерживает ещё какие-то деликатесы, на шее гирлянда сосисок. С трудом, отдыхиваясь, тащит это к норке и видит перед входом мышеловку с ма-а-аленьким кусочком сыра. Вздыхает:
— Ну як дыти, честное слово!'